"Альтернарративы", история пятая -- "Недруг"

[Nyctalus]

Хвост и последний долг с прошлогоднего SHBF, заключительная история из цикла "Альтернарративы", написанного по заявке Мильвы.

Цикл представляет собой пять альтернативных историй, описывающих события 1991--1894 годов (рейхенбахских альтернатив), не связанных между собой сюжетно.
Предыдущие истории можно найти здесь: 1-3, 4.

Пятая история, "Недруг", в комментариях.

@темы: Sherlock Holmes Birthday Fest, Фанфики

Comments

[Nyctalus]

5. Недруг

Долгие годы не решался я снова взяться за перо, чтобы продолжить повествование о моем друге и компаньоне Шерлоке Холмсе. Должно быть, читатели помнят мой последний рассказ об этом великом человеке, написанный в сумбурной и чересчур эмоциональной манере почти десять лет назад. В этом рассказе я излагал обстоятельства гибели моего друга. Признаюсь, мне нелегко снова возвращаться к той истории, сердечная боль все еще сильна, несмотря на прошедшие годы. Но лишь теперь я наконец чувствую в себе силы описать все произошедшее таким, каким оно предстало предо мной.
Мне придется воспользоваться не только своими записями, но и дневниками моего друга, чтобы изложить события, и я считаю это справедливым: пусть читатель сам составит мнение о произошедшем, моя же задача ― лишь предоставить в его распоряжение факты.
Дневник Холмса, толстая линованная тетрадь, переплетенная в кожу, лежит передо мной, но я до сих пор с трепетом открываю ее, хотя и получил на то разрешение всех заинтересованных лиц. Ведь личная жизнь моего друга в свое время слишком внезапно и, быть может, во многом против его воли переплелась с моей.

Читатель, может быть, помнит, что после моей женитьбы на Мэри Морстен тесная дружба, связывавшая меня и Холмса, приобрела несколько иной характер. Я занялся частной врачебной практикой. Он продолжал время от времени заходить ко мне, когда нуждался в спутнике для своих расследований, но это случалось все реже и реже, а в 1890 году было только три случая, о которых у меня сохранились какие-то записи. Зимой этого года и в начале весны 1891-го газеты писали о том, что Холмс приглашен французским правительством по чрезвычайно важному делу, но судить о том, чем занят мой друг, я мог лишь по репортажам: полученные от него два письма ― из Нарбонна и Нима ― мало что добавляли к этому.
Тем не менее, поздним вечером двадцать четвертого апреля Холмс внезапно появился в моем доме. Я полагал, что его французское расследование затянется, потому немало удивился его приходу. Мне сразу бросились в глаза его необычайная нервозность и сильное возбуждение; он был худ и бледен более обычного, глаза горели лихорадочным блеском. Холмс двигался, прижимаясь к стенам, так, чтобы его нельзя было заметить с улицы, и одна рука у него была разбита в кровь.
― Простите мне столь внезапный и поздний визит, Ватсон, ― сказал он, немного успокоившись после того, как закрыл на засов ставни в моем кабинете и закурил. ― Обстоятельства вынуждают меня вести себя подобным образом. И, кроме того, мне придется попросить у вас позволения совершить второй бесцеремонный поступок ― перелезть через заднюю стену вашего сада, ибо я намерен уйти от вас именно таким путем.
― Вы чего-то боитесь? ― спросил я.
― Мне кажется, Ватсон, вы знаете: я не робкого десятка. Но пренебрегать очевидной опасностью ― скорее глупость, нежели храбрость, ― он продолжал говорить загадками, и мое беспокойство нарастало.
― Объясните же мне, что происходит! ― взмолился я.
― А где миссис Ватсон?
― Она уехала к знакомым… Холмс! В конце концов, что все это значит?!
― Очень хорошо, мой друг, очень хорошо, ― ответил он скорей своим мыслям, чем мне. ― Значит, вы не откажетесь поехать со мной на недельку на континент, верно?
― Куда именно? И, бога ради, Холмс, зачем?!
― Куда угодно. Мне решительно все равно, лишь бы быть подальше от Лондона. Вы согласны, Ватсон?
Все это показалось мне как нельзя более странным. Холмс не имел обыкновения праздно проводить время. Мне было ясно, что мой друг совершенно истощил свои силы: его бледное, изнуренное лицо говорило о дошедшем до предела нервном напряжении. Вряд ли в этом состоянии он мог мыслить так же ясно, как обычно, и я попытался указать ему на это. О чем немедленно пожалел: Холмс прервал меня в яростной манере и потребовал немедленного ответа, могу ли я оставить практику и ехать с ним. Я согласился, и Холмс немного смягчился, извинился передо мной за свою вспышку, но по-прежнему наотрез отказался послушаться меня и хотя бы переночевать в моем доме, раз уж на улицах Лондона его подстерегает опасность. Его поведение казалось мне все менее логичным. Наконец он заметил недоумение в моем взгляде и, опершись локтями о колени и сомкнув кончики пальцев, стал объяснять мне положение дел.
― Скажите, что вы слышали о профессоре Мориарти? ― спросил он.
― Кажется, это имя мне незнакомо.
― Гениально и непостижимо! ― воскликнул Холмс. ― Человек опутал своими сетями весь Лондон, и никто даже не слышал о нем!
― Кто же он такой?
― Блестящий математик, великолепный логик и превосходный стратег, ― мне послышалось восхищение в голосе моего друга. ― Он не обычный преступник, Ватсон, он ― Наполеон преступного мира. Он ― организатор половины всех злодеяний и почти всех нераскрытых преступлений в нашем городе. Это гений, философ, это человек, умеющий мыслить абстрактно. У него первоклассный ум. Он сидит неподвижно, словно паук в центре своей паутины, но у этой паутины тысячи нитей, и он улавливает вибрацию каждой из них. Сам он действует редко, он только составляет план. Но его агенты многочисленны и великолепно организованы. Если кому-нибудь понадобится выкрасть документ, ограбить дом, осуществить махинацию с ценными бумагами, ― стоит только довести об этом до сведения профессора, и преступление будет подготовлено, а затем и совершено. Агент может быть пойман, но в таких случаях всегда находятся деньги, чтобы взять его на поруки, пригласить защитника или подкупить свидетелей. А главный руководитель, тот, кто послал этого агента, никогда не попадется: он вне подозрений.
― Не может быть! Человек не может обладать такой властью и оставаться незамеченным!
― И, тем не менее, это так. Я один могу оценить деятельность его организации, и ее масштабы способны поразить далеко не самого впечатлительного человека. Профессор хитро замаскирован и так великолепно защищен, что Скотланд-Ярду никогда не понять, какую роль играет этот тихий незаметный человек в жизни Лондона… Да вот и вы, Ватсон, только что сами признали, что не слышали о нем, а ведь вы уже много лет в интересах наших с вами расследований следите за криминальной хроникой весьма тщательным образом.
Еще некоторое время Холмс говорил о таинственном профессоре, и я начал припоминать, что уже слышал это имя три года назад, во время расследования бирлстоунского дела. Значит, человек этот занимал мысли моего друга уже несколько лет. И Холмс до сих пор не смог найти уязвимое место в его организации? Невероятно! После мой друг дал мне подробные инструкции, в строгом соответствии с которыми я должен был добраться завтра до вокзала Виктория, и ушел, как и предполагал, перебравшись через ограду моего сада. Тщетно убеждал я его остаться ночевать у меня: Холмс отговаривался тем, что за ним следят, а потому он окажется слишком опасным гостем. Мой друг отличался незаурядными актерскими способностями, а я привык доверять ему, однако в тот вечер неискренность Холмса была мне очевидна. Я не раз восхищался смелостью моего друга, но сегодня он со столь поразительным спокойствием перечислял выпавшие на его долю опасные столкновения с подручными профессора Мориарти, словно все это не касалось его лично. Неведомая мне тревога снедала его, но определенно не вероятная встреча с наемными убийцами была тому причиной. Я не заметил признаков наркотического опьянения, и это уверило меня в том, что мой друг переживает душевный кризис. Возможно, подумалось мне, он вынужден принимать тяжелое решение, и именно этим объясняется его необычайная нервозность и раздражительность. Но тогда я еще не мог и представить, с какого рода проблемой он столкнулся!

Меня не удивило описание Мориарти, данное Холмсом в тот вечер. Не было никаких сомнений: он увлекся недругом, способным на достойное противостояние. Как я уже неоднократно писал, Холмс вел себя по-рыцарски во многих отношениях, и восхищение сильным противником всегда было свойственно ему. В его дневниках за 1888 год я нахожу такую запись касательно бирлстоунского дела:

«Едва ли не впервые я встречаю человека, чьи интеллект, решительность и смелость замыслов ни в чем не уступают моим собственным. Я знаю, что должен буду уничтожить его, но мне потребуется время на осуществление моих намерений. Признаюсь, втайне я даже рад этому: было бы жаль, только обретя достойного противника, сразу же лишиться его. Я знаю, что у меня нет иного выхода, как нет и пути обратно, но если бы я мог выбирать сейчас, я предпочел бы оказаться с ним по одну сторону».

[Nyctalus]

Всю дорогу до вокзала Виктория на следующий день меня не оставляло ощущение, что за мной следят. Я был предельно осторожен и в точности следовал всем инструкциям Холмса, но тревожное чувство не покидало меня. Я пропустил два кэба и взял лишь третий, чтобы быть уверенным, что кэбмен не связан с Мориарти, но все равно мне показалось, что грузный, закутанный в плащ человек ждал именно меня. На перроне я оказался совсем незадолго до отправления экспресса на континент и, хотя нужное купе я отыскал сразу, мне пришлось поволноваться, объясняя пожилому итальянскому пастору, что место рядом со мной занято. Пастор, кажется, не понимал ни слова из моих объяснений, мой же итальянский был немногим лучше его английского. Я махнул рукой, оставил моего нечаянного попутчика в покое и стал всматриваться в толпу на перроне. Холмса не было. Мною начал овладевать страх: а вдруг его отсутствие означало, что за ночь с ним произошло какое-нибудь несчастье?
Все двери были уже закрыты, прозвучал сигнал к отправлению, вокзал дрогнул и медленно поплыл. Я едва не выскочил из отходящего поезда, хотя в тот момент не имел ни малейшего представления, где мне следует искать моего друга, как вдруг тихий голос позади меня произнёс:
― Милый Ватсон, неужели вы даже не поздороваетесь со мной?
Я оглянулся, пораженный. Пожилой священник стоял теперь ко мне лицом. На секунду его морщины разгладились, нос отодвинулся от подбородка, нижняя губа перестала выдвигаться вперед, а рот ― шамкать, в тусклых глазах блеснул прежний огонек, сутулая спина выпрямилась. Но все это длилось лишь мгновение, и Холмс исчез также быстро, как появился.
― Боже милостивый! ― вскричал я. ― Ну и напугали же вы меня! Я думал уже броситься на ваши поиски!
― Тише, мой друг, нам все еще необходимо соблюдать максимальную осторожность, ― прошептал он. ― У меня есть основания думать, что на наш след напали.
Он пристально вгляделся в толпу, озабоченно покачал головой и вдруг тихо вскрикнул, хватая меня за локоть:
―А, смотрите, вот и сам Мориарти!
Выглянув из окна и обернувшись к вокзалу, я увидел высокого человека, одетого в темное, который яростно расталкивал толпу и махал рукой, словно желая остановить поезд. Однако было уже поздно: мы набирали скорость, и несколько минут спустя станция осталась далеко позади.
― Я задолжал вам объяснения, мой друг, ― сказал Холмс, когда Лондон скрылся из виду. ― Видите ли, мне удалось собрать достаточно доказательств для того, чтобы Скотланд-Ярд мог арестовать профессора Мориарти и его сообщников и покончить с этой чудовищной организацией раз и навсегда. Несколько месяцев я работал над этим, теперь же осталось ждать всего три-четыре дня ― и ловушка захлопнется. Однако действия мои не остались тайной для профессора, и теперь он преследует меня, надеясь если не предотвратить крах своей преступной империи, то, по крайней мере, отомстить мне лично.
В ответ я рассказал об ощущении слежки, не покидавшем меня по дороге на вокзал. Мой друг задумчиво качал головой, слушая меня, уточнил внешность кэбмена и помрачнел.
― Вы знаете этого человека, Холмс?
― А вы, стало быть, не узнали его? Это сообщник Мориарти. Ум едва ли не более совершенный, чем ум самого профессора, и очень опасный для нас с вами, мой дорогой друг.
За окном мелькали сельские пейзажи, которые, казалось, немного уняли наше волнение, но в Кентербери что-то снова привлекло внимание Холмса и пробудило в нем тревогу. Мой друг показал мне утреннюю газету, которую сам я не успел еще прочесть: в ней была статья о пожаре в квартире Холмса на Бейкер-стрит, уничтожившем значительную часть картотеки.
― Значит, и материалы об организации Мориарти могли пострадать! ― воскликнул я.
― Нет, об этом не стоит беспокоиться. Все материалы по этому делу лежат в нижнем ящике моего стола в несгораемой коробке. Синий конверт с надписью «Мориарти». Запомните это, Ватсон. Всякое может случиться, а эти бумаги должны обязательно попасть в руки полиции, когда начнется судебный процесс.
― Мне не нравится ваше настроение, Холмс.
― Пустяки, Ватсон. Это всего лишь предосторожность.
Здесь мы, бросив багаж, пересели на поезд в Ньюхейвен и оттуда отправились в Дьепп. Нам пришлось прождать почти целый час на станции в Кентербери, и все это время Холмс был тревожен и напряжен, словно зверь, заслышавший охотничий рожок и лай гончих. Он был уверен, что Мориарти преследует его. Тогда мой друг впервые сказал мне, что смерть в схватке с профессором не страшит его, если таким образом общество будет избавлено от опаснейшего преступника.
― Но мне бы не хотелось, чтобы это случилось на пропыленной железнодорожной станции, как в каком-нибудь рассказе из дешевого журнала, ― усмехнулся он. Мое сердце заныло: взгляд у Холмса был абсолютно серьезный, словно в глубине души он уже нисколько не держался за жизнь.

Лишь много позже начал я понимать, отчего глаза моего друга вдруг отразили пустоту и отрешенность, когда речь зашла о смерти профессора. Я листаю уже начинающие желтеть от времени страницы дневника Холмса и нахожу запись, полную горечи. Что-то капнуло на дату, размыв цифры, и мне хочется думать, что это была всего лишь вода. Но год виден отчетливо: 1891-й. Я бы сказал, что эти строки могли быть написаны в конце зимы или начале весны.

«Сегодня у меня был весьма неприятный разговор с Майкрофтом. Конечно, мой брат давно в курсе всех моих дел: иногда я завидую его умению добывать информацию, не выходя из дома. Майкрофт потребовал, чтобы я покончил с Мориарти, в такой манере, которая переходит всякие границы приличий.
«Ты не можешь требовать этого от меня, ― возразил я ему. ― Это все равно что дать отрубить себе руку. С каких это пор тебя волнует мораль, Майкрофт? Тем более, моя мораль?»
«Дорогой Шерлок, оставим сантименты и вопросы морали. Думаю, я предпочел бы видеть тебя без руки, чем на скамье подсудимых. Ты давно играешь с огнем, и я терпел сколько мог. Но теперь мой долг как старшего брата предупредить тебя и уберечь от гибели».
«Ты напрасно беспокоишься. Никто ни о чем не догадается, даже если я разбросаю одежду Джеймса Мориарти по своей спальне. Никому просто не придет в голову!»
«И, тем не менее, я настаиваю, чтобы ты покончил с этим, Шерлок».
«У тебя нет права настаивать на чем-либо».
«Быть может, но вопрос прав меня не волнует. У меня есть возможности. Шерлок, если только я узнаю ― а я узнаю, не сомневайся! ― что Мориарти все еще присутствует в твоей жизни, я обо всем расскажу твоему другу. Это мое последнее слово, Шерлок».
«Ватсону?! Майкрофт, нет! Это низко. Ты не можешь не понимать, чем это закончится и во что превратится моя жизнь».
«Я понимаю, и ты тоже. Потому выбирай: или твой друг, или Мориарти».
«Мне нужно время, Майкрофт. Такие вещи е решаются быстро, я должен все обдумать и подготовить!»
«Разумеется. Но если в целом мы пришли к согласию…»
«Мы еще ни к чему не пришли!»
«…так вот, если в целом мы пришли к согласию, то у тебя есть три месяца, Шерлок. Три месяца ― и больше у нас с тобой не должно быть повода обсуждать эту тему».
«Ты жесток, Майкрофт. Ты режешь по живому».
«Иногда приходится быть жестоким и брать в руки нож. Спроси у своего друга, он ведь хирург. Я всего лишь боюсь за тебя, Шерлок. Я от многого сумел бы тебя защитить, но не от тебя самого. С этим тебе придется справляться самому, мой мальчик. Это необходимо, пусть даже ты сейчас ненавидишь меня».
Предъявленный им ультиматум чудовищен, и все же я знаю, что Майкрофт способен сдержать свое слово. Три месяца ― так много, чтобы провести блестящее расследование, которому стал бы аплодировать весь Лондон. И так мало, чтобы распрощаться с частью собственной души во имя общественных приличий».

[Nyctalus]

И все же мой друг не впадал в уныние. Мы ненадолго задержались в Страсбурге, но вскоре двинулись в Женеву, а оттуда в долину Роны, где провели чудесную неделю. Был конец апреля, просыпающаяся природа радовала нас яркостью и свежестью оттенков, столь разительно отличавшихся от привычных нам мрачных и приглушенных красок Лондона. Нежная травка под ногами и цветущие деревья в тихих, закрытых от ветра скалами уголках, бурные и полноводные от тающего снега ручьи, сияющие первозданной белизной заледеневшие горные вершины ― все это раскинулось перед нами. Казалось, Холмс в полной мере наслаждается красотой альпийской природы, на время позабыв о нависшей над ним угрозе. Но и теперь порой мог он обмолвиться в разговоре о том, как переменится вскоре его жизнь.
― Ведь я мог бы не заниматься больше расследованиями, не так ли? Тайны природы влекут меня не меньше тайн нашего несовершенного общества. Но, в отличие от последних, никому не причиняют боли, ― сказал он как-то.
Его спокойствие и умиротворение, смирение перед обстоятельствами казались порой совершенно искренними, но вдруг в какой-то момент замечал я тень неведомых мне страстей, сжигавших изнутри душу моего друга. В такие минуты я тем более тревожился за него, что не знал, чем могу ему помочь.
Все изменилось, когда мы пришли в Лейк. В гостинице Холмса ждала телеграмма из Лондона. В ней было всего несколько слов, но мой друг переменился в лице, прочтя их.
― Уезжайте, Ватсон! Немедленно уезжайте! ― воскликнул он, комкая телеграмму. ― Оставьте практику, заберите жену и отправляйтесь как можно дальше и от меня, и от Лондона.
― Но что случилось?
― Боже мой, я дал в руки Скотланд-Ярду все нити, я подготовил все аресты, я сплел за них сеть ― и все же эти люди сумели оставить в ней дыру! Стоило мне уехать, и они оказались беспомощны!
― Мориарти бежал?
― И если бы он один! Мориарти ― теоретик, идеолог, он ничто без своей организации. Но с ним бежали несколько сообщников из числа самых жестоких и бессердечных. Ватсон, прошу вас: уезжайте. Теперь я стал слишком опасным спутником: эти люди не станут церемониться ни со мной, ни с теми, кто мне дорог.
Мы проспорили весь вечер. Мой друг настаивал, чтобы мы немедленно расстались, я же, старый солдат и старинный приятель Холмса, не мог и помыслить оставить его в такой опасности. В конце концов я настоял на своем, и мы решили, что я отправлю телеграмму Мэри и попрошу ее как можно дольше оставаться в гостях и не возвращаться в Лондон. Сам же буду сопровождать Холмса столько, сколько понадобится, и сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить его. Наутро мы двинулись к Гемми.
Чем выше поднимались мы в горы, тем суровее становилась красота здешних мест. На темно-серый камень скал были брошены небрежные белые мазки снега. Горные пики кутались в облака, яркое солнце ослепительно играло на ледяных гранях. На перевалах еще лежал снег, и приходилось идти особенно осторожно: крутые тропы не прощают оплошностей.
Зловещая тень профессора Мориарти теперь уже не оставляла нас: острым внимательным взглядом окидывал Холмс каждого встреченного нами путника, спешащего по горной тропе или остановившегося в одной с нами гостинице. Помню, как на берегу Даубена огромная каменная глыба обрушилась со склона в озеро в нескольких шагах позади нас и Холмс побежал осматривать место, откуда она упала, несмотря на заверения проводника, что весной такие обвалы ― обычное дело. Мой друг лишь покачал головой, давая мне понять, что не одни силы природы замешаны тут.
Вечером третьего мая мы прибыли в местечко Мейринген ― деревушку в живописном уголке Швейцарских Альп, близ Аарского каньона. Мы остановились в гостинице «Англия», которую в ту пору держал Петер Штайлер-старший, крепкий добродушный старик, в молодости проживший несколько лет в Лондоне и отлично владевший английским. Мясистый красный нос герра Штайлера говорил о том, что наш хозяин не прочь иной раз перебрать лишнего.
Туристов в Мейрингене тогда было мало, и наш хозяин отнесся к нам с большим вниманием. Вечером, подсев к нам с бокалом вина, он много рассказывал об известных своей красотой окрестностях деревушки, особенно о знаменитом Рейхенбахском водопаде, который рекомендовал нам непременно посетить. Холмс загорелся идеей побывать там во что бы то ни стало.
― Когда-то я видел прекрасную гравюру, изображавшую это удивительное место, ― воскликнул он. ― Мне не терпится сравнить, в самом ли деле природа создала подобную красоту, или художник лишь польстил ей. А, быть может, напротив, умалил ее достоинства?
Тот вечер надолго остался в моей памяти. Было около полуночи, когда герр Штайлер ушел к себе, а мы с моим другом все еще разговаривали. Холмс едва пригубил вино и совершенно не пьянел, много курил и порой впадал в молчаливую задумчивость, а порой вдруг говорил оживленно и даже торопливо.
― Мне кажется, Ватсон, что все же я не напрасно прожил свою жизнь, ― говорил он. ― Благодаря мне криминалистика стала иной, а это кое-что значит. Я хочу, чтобы вы знали, мой друг: я принимал участие в тысяче с лишним дел и ни разу не злоупотребил своим влиянием, помогая неправой стороне. Быть может, это зачтется мне, когда станут взвешивать мои проступки.
― Никакой проступок не мог бы очернить вас в моих глазах! ― воскликнул я.
― Вы действительно в это верите? ― спросил Холмс, как мне показалось, с неподдельным интересом.
― Вне всякого сомнения!
В тот вечер я не ведал многого, что знаю теперь. Но я рад тогдашнему своему ответу: как бы ни относился я к открывшейся мне впоследствии истине, Шерлок Холмс остался для меня великим человеком и преданным другом.

Я снова раскрываю линованную тетрадь, и нахлынувшие воспоминания заставляют меня на время отложить ручку. Короткая, в одну строку, запись за третье мая 1891 года ― последняя. Дальше идут пустые страницы.

«Легко любоваться луной, не видя ее темной стороны».

[Nyctalus]

Дальнейшие события я постараюсь изложить кратко ― отчасти потому, что читатель уже знаком с ними по моему рассказу «Последнее дело», а отчасти оттого, что не хотел бы вновь бередить в душе старую рану.
Засидевшись допоздна, мы с Холмсом были вынуждены отложить прогулку к водопаду на вторую половину дня четвертого мая. Это нарушало наши планы: у нас уже не оставалось времени зайти в деревушку, что расположена выше в горах, иначе нам пришлось бы возвращаться в темноте. Однако герр Штайлер предложил нам переночевать в Розенлау, и мы согласились, что мысль это здравая.
Рейхенбахский водопад находится примерно на середине подъема к Розенлау, но немного в стороне. Место это настолько влечет и страшит, что у меня перехватило дыхание, когда мы вышли на смотровую площадку. Низвергающаяся несколькими каскадами с огромной высоты вода обрушивается в глубокую котловину ущелья. Безудержный водоворот выплескивается из каменной чаши в русло, проточенное рекой в скале. От тумана мельчайших брызг все кажется размытым, словно писано акварелью, но краски буйны и ярки: бурлящая до белизны вода, черные скалы и сочная зелень деревьев. Я не мог оторвать взгляда от беспрестанного движения струй, пока голова у меня не закружилась. Мой друг не меньше меня был заворожен открывшейся нам картиной: забыв обо всем, стоял он у самого обрыва, немного подавшись вперед. Я взял его за руку и потянул прочь. Мы оба не могли вымолвить ни слова, впрочем, шум водопада заглушил бы наши слова.
Мы уже собирались вернуться на основную тропу и продолжить путь в Розенлау, когда увидели мальчика-швейцарца, бегущего к нам с конвертом в руке. Послание оказалось адресовано мне: герр Штайлер просил меня вернуться в гостиницу. Писал он сбивчиво, путал английские и немецкие слова, что выдавало его крайнее волнение. Насколько мне удалось понять, после нашего отъезда в гостиницу прибыла англичанка. Она болела чахоткой и была уже при смерти, однако наотрез отказалась от услуг врача-швейцарца. Должно быть, и я был уже не в силах помочь ей; но долг врача ― не только разделить с выздоравливающим радость жизни, но и сопровождать умирающего, внушая ему мужество на пути к смерти. Я не мог не откликнуться на этот призыв, не мог отказать в сочувствии и участии соотечественнице, в тяжелую минуту оказавшейся на чужбине.
Вместе с тем я боялся покинуть Холмса одного в горах. Однако мы решили, что с ним в качестве провожатого останется юный швейцарец. Мой друг намеревался еще некоторое время побродить в окрестностях водопада, я же поспешил к больной. Встретиться мы условились уже в Розенлау. Когда я обернулся напоследок, мой друг стоял у скалы и закуривал папиросу, закрыв огонек от ветра ладонями.
Спустившись вниз, я еще раз оглянутся. С этого места водопад уже не был виден, но я разглядел ведущую к нему дорожку, которая вилась вдоль уступа горы. По этой дорожке быстро шагал какой-то человек. Его черный силуэт отчетливо выделялся на зеленом фоне. Я заметил его, заметил необыкновенную быстроту, с какой он поднимался, но я и сам очень спешил к моей больной, а потому вскоре забыл о нем.
Примерно через час добравшись до нашей гостиницы в Мейрингене, я нашел герра Штайлера весело что-то обсуждавшим с соседом за бутылкой аминье. В глазах у меня потемнело от дурного предчувствия. Вид у герра Штайлера при моем появлении был столь удивленный, что мне стало понятно без слов: вызов к больной подложный.
В том рассказе, что опубликовал «Стрэнд», я описывал свой разговор с хозяином гостиницы и то, как бежал обратно, как искал и звал Холмса. Да простит мне читатель это литературное преувеличение. Не помню, как я вновь оказался у водопада. Сознание мое немного прояснилось, лишь когда сын герра Штайлера, Петер Штайлер-младший, увел меня со смотровой площадки и напоил бренди. Видя мое необычайное волнение, сказал парнишка, отец послал его следом. Одежда моя была в грязи, а голос почти сорван: должно быть, я звал Холмса, глядя в пропасть и силясь перекричать грохот водопада. Лишь одна картина запечатлелась в моей памяти необычайно ясно и четко: два цепочки глубоких следов на влажной земле, сходящихся в истоптанной и изрытой грязи у самого края пропасти. Ни одна не возвращалась обратно.
Мы уже спустились на добрую сотню футов, когда Штайлер-младший смущенно, словно в случившемся была и его вина, протянул мне найденные им вещи моего друга: альпеншток, портсигар и вырванный из блокнота листок.

Я и сейчас храню ту записку. Она написана карандашом, и кое-где буквы совсем стерлись, но и сейчас видно, что почерк Холмса оставался уверенным и разборчивым даже в такую минуту.

«Дорогой мой Ватсон!
Я пишу Вам эти строки благодаря любезности мистера Мориарти, который ждет меня для окончательного разрешения вопросов, касающихся нас обоих. Он бегло обрисовал мне способы, с помощью которых ему удалось ускользнуть от английской полиции и узнать о нашем маршруте. Они только подтверждают мое высокое мнение о его выдающихся способностях. Мне приятно думать, что я могу избавить общество от дальнейших неудобств, связанных с его существованием, но боюсь, что мне дорого придется заплатить за это.
Впрочем, я уже говорил Вам, что мой жизненный путь дошел до своей высшей точки, и я не мог бы желать для себя лучшего конца. Быть может, это немного развеет и Вашу печаль, дорогой Ватсон.
Если говорить откровенно, я нимало не сомневался, что письмо из Мейрингена западня, и, отпуская Вас, был твердо убежден, что последует нечто в этом роде.
Прошу Вас передать мой сердечный привет миссис Ватсон.
Искренне Ваш, Ш.Х.»

Остальное я знаю со слов экспертов, на следующий день осмотревших место происшествия и пришедших к неизбежному печальному выводу о гибели обоих противников в схватке.
Из одного из окон нашей гостиницы (я всё еще думал «мы», словно не мог поверить в смерть моего друга!) открывался вид на Рейхенбахский водопад, и, стоило мне бросить взгляд на него, перед моим мысленным взором рисовалась ужасная картина: не разнимая смертельного объятия, двое падали в бездну. Равные по силе и уму, они были неразлучны и в смерти, и с горечью понимал я, что никто третий не мог бы встать между ними.

Насколько мне известно, в газеты попали только два сообщения о смерти великого детектива: заметка в «Журналь де Женев» от шестого мая 1891 года и телеграмма агентства Рейтер в английской прессе от седьмого мая. Сам я лишь коротко телеграфировал Майкрофту Холмсу, сообщая печальные новости о судьбе его брата. Мне следовало быть готовым к тому, что он захочет услышать о трагедии из первых уст, и все же встреча, произошедшая вскоре после моего возвращения в Лондон, стала для меня неожиданностью. Памятуя слова моего друга о том, что его брат избегает далеких прогулок, я немало удивился, увидев в своей приемной нежданного гостя.
― Думаю, нам нужно поговорить, доктор Ватсон, ― сказал Майкрофт Холмс после приветствия.
― Конечно, ― я провел его в свой кабинет. ― Позвольте выразить вам мое сочувствие в связи с…
― Да, спасибо, ― прервал он меня нетерпеливо, усаживаясь в кресло и доставая табакерку. ― Значит, вас тогда не было рядом с Шерлоком?
Мне послышался упрек в этих его словах, и упрёк заслуженный. Я не нашелся с ответом и опустил голову.
― Расскажите, что вы знаете обо всем этом, доктор, ― попросил Майкрофт Холмс. ― Быть может, вам это будет трудно, но постарайтесь не упускать никаких подробностей.
Мой рассказ занял не меньше получаса. Все это время мой гость молчал, изредка согласно кивая или удрученно покачивая головой. Когда я закончил, повисла долгая пауза, потом наконец он сказал очень спокойно:
― Значит, таково было его решение. Вам придется принять это, доктор.
― Разве он волен был решать? ― возразил я.
― Я покажусь вам жестоким, доктор, но повторю: примите все как есть. Шерлок никогда не причинил бы вам боли, но, должно быть, он не нашел иного способа избежать бесчестья.
Его слова произвели на меня крайне неприятное впечатление. Мой друг был чужд излишней сентиментальности, но он никогда не проявлял столь явного бессердечия. Я постарался как можно скорее распрощаться с Майкрофтом Холмсом, и он, почувствовав перемену в моем тоне, не стал задерживаться.
Тягостное ощущение прикосновения к неприглядной тайне, не предназначенной для меня, не оставляло меня несколько дней. Упоминание моего друга о совершенных им проступках всплыло в моей памяти после этих загадочных слов о бесчестье; но передо мной словно бы захлопнули дверь, не желая посвящать постороннего в семейные дела.

[Nyctalus]

Беда не приходит одна, старая поговорка оказалась верной. Мэри всегда хотела детей и, думаю, стала бы прекрасной матерью, но наш брак вот уже несколько лет оставался бесплодным. Быть может, потому моя жена с большой нежностью и вниманием относилась к моим маленьким пациентам. Как-то раз ко мне принесли младенца в сильном жару. Личико и тельце его были покрыты мелкой сыпью, ребенок беспрестанно хныкал от боли в горле. Мэри взялась качать его и успокаивать заплаканную мать, пока я отмерял микстуру. Состояние младенца было тяжелое, и прогноз неблагоприятный, я рекомендовал матери на время отправить остальных детей из дому к родным, чтобы уберечь их от болезни.
Через неделю утром Мэри не вышла к завтраку, пожаловавшись на головную боль и тошноту. Поначалу я принял ее состояние за обычную простуду, но сбить жар и облегчить лихорадку никак не удавалось. К вечеру проступила сыпь. На третий день Мэри лишь тихо стонала, уже не приходя в себя, а на седьмой я с каким-то отстраненным удивлением вызвал коллегу-врача, живущего по соседству, чтобы составить заключение о смерти мой жены.

Казалось, эти две смерти сделали меня иным человеком. Двери прошлой жизни закрылись за мной, и теперь я вел размеренное существование одинокого человека, практикующего врача и уже приобретающего известность литератора. Я все еще работал над рассказами о Шерлоке Холмсе, используя свои старые записи, но уже поставил издателя в известность, что собираюсь вскоре завершить серию. Разбирая свой архив, находил я, однако, немало коротких обрывочных записей, не относящихся к конкретным расследованиям моего друга, но характеризующих его как человека в целом. Со временем я стал задумываться о том, что мог бы написать биографию этого без преувеличения выдающегося человека. Мысль эта захватила меня, и я стал делать наброски будущей книги. Конечно, вскоре я обнаружил, что мне недостает материала, особенно это касалось юности моего друга.
Самым простым было бы обратиться за помощью к Майкрофту Холмсу, но мне до сих пор было неприятно вспоминать наш с ним последний разговор. Потому я решил начать работу с изучения документов. В нашей стране каждый шаг человека фиксируется во множестве самых разных бумаг, и порой немало можно узнать, просто перелистав несколько ежегодников. Поначалу все шло гладко: школьные годы, поступление в колледж, дружба с Виктором Тревором, создание дедуктивного метода и первые попытки его применения, лабораторные исследования и начало детективной практики. Далее в хронологическом порядке следовало наше с Холмсом знакомство, квартира на Бейкер-стрит и период, когда талант моего друга раскрылся и получил наконец известность. Я решил составить наконец полный перечень монографий и статей Холмса, чтобы иметь возможность оценить широту его кругозора. И здесь меня ждал сюрприз.
Как сейчас помню, я сидел за столом в университетской библиотеке и листал старые подшивки. Сборник тезисов студенческих докладов за 1871 год был последним в стопке, я уже устал и едва не пропустил короткую статью в нем. Признаюсь, я испытывал большие трудности, читая статьи моего друга: его знания были много обширнее моих. Но эти тезисы и вовсе поставили меня в тупик: передо мной был доклад по математике. Все же я попытался вчитаться внимательнее, и был вознагражден за свои усилия любопытным фактом: доклад был посвящен развитию идей некоего Джеймса Мориарти, доктора наук. Я не оговорился: это была не полемика, а именно развитие идей.
Направление поисков оказалось верным. Следующая же находка поразила меня еще больше: в своей знаменитой «Динамике астероида» Мориарти, уже ставший к тому времени профессором, ссылался на статью Шерлока Холмса и выражал горячую благодарность за проделанную мистером Холмсом работу! Открытие поразило меня тем более, что до сих пор я считал Холмса не слишком сведущим в математике. А состоявшийся в начале нашего знакомства разговор о Копернике уверил меня, что Холмс никогда не интересовался астрономией.
«Должно быть, я все это тоже знал, а потом забыл», ― так, кажется, сказал мой друг о теории Коперника. Оставалось лишь догадываться, что заставило его вычеркнуть из памяти прежде интересовавшую его науку. Быть может, я человек эмоциональный и часто думаю не умом, а сердцем, но я мог объяснить себе эту внезапную перемену интересов Холмса лишь причинами личного характера. Что, если он не просто изучал работы Джеймса Мориарти, но и был знаком с ним лично? Быть может, подумалось мне, их даже связывала тесная дружба, которая затем расстроилась, ― и мой друг решил навсегда порвать не только с этим человеком, но со всем, что было с ним общего?
Когда мысль эта наконец оформилась в моей голове, я вскочил из-за стола в сильном волнении. Могло ли быть так, что мой друг лишь умело скрывал обуревавшие его чувства? Что связывало его с Джеймсом Мориарти ― научная работа, дружеские отношения ― или нечто большее? Что сам Холмс называл «проступком» и на что его брат намекал как на бесчестье? Как долго продолжались эти отношения? Никакая теория не может быть построена без фактов, за годы общения с Шерлоком Холмсом я твердо усвоил эту истину. Мне следовало искать подтверждение или опровержение моей догадки.
Ночь я провел без сна, наутро же решился написать Майкрофту Холмсу и со всей возможной деликатностью расспросить его о юных годах моего друга. По моим расчетам, профессор Мориарти был старше Шерлока Холмса на пять лет, и я ломал голову, где молодые люди могли пересечься впервые. Быть может, и Майкрофт не знал этого, ведь в то время он сам был студентом и… я скомкал недописанное письмо.
Разгадка все это время была у меня перед самым носом, но я не желал замечать ее. В отличие от моего друга, я не умею мыслить абстрактно, и это нередко мешает мне мыслить логично. Теперь же я вспомнил редкость встреч и удивительную холодность отношений между братьями. Вспомнил уникальные математические способности Майкрофта и его связи в правительстве. Его привычки домоседа, в самом деле напоминавшего паука в центре огромной паутины. И даже старое дело о переводчике Мэласе представало теперь передо мной в совсем ином свете.
Вот тогда мне в действительности стало страшно. Впервые с тех пор, когда Холмс пришел ко мне в апреле 1891, я почувствовал опасность так, как чувствовал ее мой друг. Я осторожно закрыл ставни и запер их, отменил прием и попросил служанку купить крепкого табаку, чтобы немного успокоить нервы. Не мне было тягаться с этим человеком, как только он поймет, что я догадался, я не дам за собственную жизнь и полпенни.
И все же я должен был действовать, должен был остановить его, раз уж моему другу, быть может, в силу родственных чувств, не удалось сделать это. Я никому не говорил о своих выводах, думал я, так что пока он ни о чем не подозревает. Моя задача ― собрать доказательства до того, как опасность нависнет надо мной, и так, чтобы он не заметил моих приготовлений. Я снова отправился в библиотеку. На этот раз ― в библиотеку колледжа, который закончил Майкрофт Холмс и где учился мой несчастный друг.
Профессор О’Бриен был человеком весьма преклонного возраста, и букет старческих болезней не миновал его, о чем свидетельствовали дрожащие руки, подслеповато прищуренные глаза и похожий на сердечный кашель. Однако ум профессора оставался совершенно ясным, а память удивительно твердой.
― Биноминальные коэффициенты… ― сказал он задумчиво в ответ на мои расспросы. ― Конечно, я помню. Это была очень некрасивая история.
― Некрасивая? ― удивился я.
― Совершенно верно. Я ведь и сам занимался этой темой применительно к шифрам… впрочем, не стану вас утомлять подробностями, — оборвал сам себя на полуслове профессор, встретив мой непонимающий взгляд. — Так вот, у меня были ученики. Один подавал большие надежды, очень способный молодой человек. Он писал работу под моим руководством. Прекрасная работа для его возраста! Не идеальная, не хватало в ней какой-то законченности, цельности, но он ведь только начинал свою научную карьеру! Двадцать три года ― совсем еще мальчишка!
― Что же случилось?
Профессор О’Бриен помрачнел и понизил голос:
― Плагиат. Я пожил достаточно на этом свете, чтобы отличить воровство от совпадения. Кто-то украл его идеи, доработал их и издал под своим именем. Бедный мальчик был так огорчен, что отказался в дальнейшем от математических изысканий. Возможно, британская наука потеряла гения в его лице.
― Как его звали? ― воскликнул я пораженно.
― Майкрофт Холмс, если вы спрашиваете о настоящем авторе трактата. Если же о том, кто прославил воровством свою фамилию, то его имя ― Джеймс Мориарти.
С минуту я стоял, не в силах вымолвить ни слова. Моя версия и находила подтверждение, и опровергалась самым решительным образом. Видя мое замешательство, старик О’Бриен положил мне руку на плечо:
― Знаете, это ведь не последняя загадка в той истории. Я был возмущен, когда увидел издание трактата, и хотел принять меры, но мне не удалось ничего сделать!
― Но почему? Что могло помешать вам? Неужели этот человек осмелился угрожать вам?
― Угрожать? Он никак не мог бы угрожать мне! ― рассмеялся профессор. ― О нет, дело обстояло много интересней! Ни один британский университет не присуждал докторской степени Джеймсу Мориарти!
― Но как же тогда он мог получить кафедру?
― Не мог и не получал. Я проверял, это не так уж сложно: во всей стране не было такого преподавателя. И, тем не менее, был человек: его монография, описывающая очень интересную обобщенную модель движения астероида в солнечной системе, вышла несколькими годами позже.

[Nyctalus]

Наивно было бы полагать, что мои поиски истины останутся незамеченными. У меня сохранилось письмо, полученное мной вскоре после разговора с профессором О’Бриеном. С отчаянием понимал я, что не справлюсь один, что не буду в состоянии распутать этот клубок без помощи моего друга. Но голос рассудка напоминал мне, что я не смог бы просить этой помощи, даже если бы мой друг был жив: зловещее письмо было написано его братом.

«Дорогой доктор Ватсон!
Должен признать, я не согласен с выводами моего брата относительно ваших умственных способностей. Они вовсе не так скромны, как может показаться на первый взгляд. Полагаю, мне стоило бы опасаться вас, если бы не ваши мягкий характер и рассеянность мысли.
Но и сейчас ваша пытливость представляет для меня некоторую проблему, которую я надеюсь разрешить в скором времени. Я предпочел бы видеть вас союзником, а не врагом, и вы можете считать эти мои слова предложением сотрудничества. Я готов оказывать вам всяческую помощь в случае, если ваши цели не станут противоречить моим.
Разумеется, вам потребуется время на принятие решения. И я готов ждать, если только и вы не станете предпринимать поспешных необдуманных действий. Последнее может оказаться губительно для нас обоих.
Надеюсь на ваше понимание, Майкрофт Холмс».

Однако мне не пришлось долго размышлять. Пятого ноября 1892 года ко мне на прием пришел лейтенант Макдональд. Его левая рука была ранена и теперь воспалилась, причиняя молодому человеку страдания. Я старался разговорить моего пациента, чтобы отвлечь его внимание, пока обрабатывал рану. Поскольку в молодости я и сам был военным хирургом, то разговор у нас зашел о службе. Оказалось, Грегори Макдональд несколько лет назад сдал экзамен и получил офицерский чин, после чего отбыл в свой полк в Индию в компании других офицеров, приходившихся ему сверстниками. Молодые люди сдружились в дороге и решили и впредь поддерживать отношения. Когда выпадала такая возможность, они устраивали веселые вечеринки, затягивавшиеся далеко за полночь. Во время одной из них, устроенной в честь дня рождения одного из товарищей Макдональда, молодые люди решили последовать примеру местных жителей, отмечавших праздники оружейными залпами. Поскольку все они были уже изрядно пьяны, не обошлось без трагической случайности: одна из пуль довольно серьезно ранила Макдональда, задев кость. В полку лейтенант был на хорошем счету, так что происшествие замяли, Макдональд получил отпуск и вернулся в Англию поправлять здоровье.
― Рука стала болеть, когда я был на корабле. Должно быть, повязка загрязнилась, ― сетовал мой пациент.
К счастью, воспаление было поверхностное, я промыл рану и наложил повязку с ксероформом, велел лейтенанту показаться через два дня, и мы расстались едва ли не приятелями. Мне думается, друзей у Макдональда в Лондоне не было, а поделиться впечатлениями от службы хотелось. Оттого-то в следующий свой визит он принес два фотографических отпечатка, на которых был запечатлен вскоре после получения офицерского чина и уже в Индии, в компании друзей по службе. Лейтенант чувствовал себя лучше и горячо благодарил меня, рана и вправду стала подживать. Мы снова разговорились, и он упомянул, что в свое время очень боялся экзаменов и даже не ожидал, что сдаст их так легко.
― Как же вам это удалось? ― спросил я.
― Я так боялся провалиться, что взял репетитора. И он объяснил мне все так доходчиво, что математика показалась мне самой простой наукой! ― воскликнул молодой человек со смехом. ― Профессор… как же его звали? Мор… Мур… а, точно: профессор Мориарти!
Я едва не выронил лоток с инструментами, который держал в руках.
― Профессор Джеймс Мориарти? Вы знакомы с ним?!
― Он целых два месяца давал мне уроки. И должен сказать, если вы хотите знать математику, вам стоит обращаться только к нему!
В полнейшем замешательстве пробормотал я, что математика мне теперь уже ни к чему, но я был знаком прежде с человеком по имени Джеймс Мориарти и хотел бы убедиться, что лейтенант учился именно у моего приятеля.
― Скажите, это ведь высокий полный человек средних лет?
― Полный? Вот уж не сказал бы!
― Если вас не затруднит, опишите его мне, ― попросил я Макдональда, и тот с удовольствием откликнулся на мою просьбу.
―Он довольно высок и чрезвычайно худ, выглядит молодо, и черты лица у него благородные, но в волосах уже видна проседь. Сильно сутулится, много курит и говорит с ирландским акцентом, ― ответил лейтенант. ― И держится так, словно занимает, по меньшей мере, министерский пост и никто ему не ровня.
При прощании лейтенант попросил меня передать профессору Мориарти, если я его встречу, привет и благодарность, не подозревая, какой жестокой шуткой это прозвучало. Но теперь, когда в дело вмешался случай, я уже не мог оставаться в стороне. Я написал Майкрофту Холмсу, что готов встретиться с ним для обсуждения наших дальнейших отношений.

[Nyctalus]

Вряд ли меня можно назвать человеком нервным и чувствительным: врачебная профессия не позволила бы мне такого характера. Кроме того, я прошел афганскую войну и участвовал во многих расследованиях моего друга, некоторые из которых требовали должного мужества. И все же тот разговор с Майкрофтом Холмсом оказался необычайно тяжел для меня. Не раз и не два ловил я себя на мысли, что не хотел бы слышать многое из того, что он рассказал. И все же я не мог просто уйти, отмахнувшись от всего. Иначе моя совесть никогда уже не была бы спокойна.
― Я упрекал вас в рассеянности мысли, доктор, ― начал свой рассказ мой собеседник, ― и теперь собираюсь показать вам на примере, в чем она заключается. Вы сумели уловить противоречия в характере Шерлока, его и мою необычайную близость с Джеймсом Мориарти, уловили, что за некоторыми нашими словами и поступками кроется неприглядная тайна. Но ни к одной из своих версий вы не были достаточно внимательны, хотя к разгадке вас могла привести любая.
― Пока мне трудно понять, о чем вы, ― покачал я головой. ― Мне кажется, я знаю ответ задачи, но детали решения ускользают от меня.
― И тем не менее вы пришли. Что ж, тогда настало время дать вам, как вы выразились, детали решения. Мне придется начать издалека, с того времени, когда я был учеником профессора О’Бриена и собирался посвятить свою жизнь математике. В ту пору я обдумывал одну тему, связанную с биномом Ньютона, и планировал изложить свои мысли в трактате. Поначалу работа эта шла у меня легко, но в конце застопорилась, и я никак не мог найти последнее недостающее звено. О’Бриен уверял меня, что и без того трактат будет высоко оценен специалистами, но мне хотелось достичь совершенства в своей первой научной работе. Должно быть, я говорил о своей задумке едва ли не с каждым встречным ― привычка, которую позже я почти изжил, и даже, в противоположность ей, учредил самый неразговорчивый клуб Лондона. Шерлок предлагал мне свою помощь, но я счел его слишком юным ― ему тогда только исполнилось шестнадцать ― для серьезной работы. Через два месяца я был наказан за свое самомнение: трактат о биноминальных коэффициентах вышел в университетском альманахе под незнакомой мне фамилией. Теперь логика рассуждений была изящна и безупречна, будто кто-то огранил мои мысли, как ювелир гранит природный камень. Профессор О’Бриен был очень расстроен и хотел начать разбирательство, но я попросил его не делать этого. Я уже понял, кто скрывался под именем Джеймса Мориарти: был только один человек, способный понять меня с полуслова и выразить мою мысль лучше, чем я сам, ― мой брат.
«Шерлок, как ты мог?» ― возмутился я.
«Брось, Майкрофт, разве тебя волнует такая мелочь, как фамилия на обложке? Зато твою работу теперь признают по всей Европе, вот увидишь!»
«Шерлок, ты совсем еще ребенок! ― покачал я головой. ― Ну кто же так делает? И почему ты решил взять псевдоним?»
«Мне отказали в публикации, когда я принес статью в редакцию, ― буркнул он. ― Сказали, чтобы приходил, когда вырасту. А стоило мне послать ту же самую статью от имени доктора наук, и они сразу приняли ее!»
Глаза у него горели от возмущения, кулаки сжались. Я не мог сдержать улыбки и сразу перестал сердиться на него, так он был забавен. Мальчишка мальчишкой, хоть и с блестящим интеллектом.
«Пообещай, что больше не станешь так делать», ― попросил я, и он с легкостью дал обещание. И, должен сказать, никогда его не нарушал. Шерлок всегда умел держать слово.
― Но кто же тогда автор «Динамики астероида»? ― воскликнул я с изумлением.
― Как и написано на обложке книги, автор тот же, ― усмехнулся Майкрофт Холмс. ― Тогда я еще не оставил затею сделать научную карьеру. Шерлок тоже находил изыскания в области математики интересным занятием, так что мы с увлечением принялись за работу. Должно быть, мы немного увлеклись: когда монография была завершена, никто не брался публиковать ее. Не то чтобы она была плоха, просто во всей Британии не нашлось рецензента, который сумел бы понять ее и написать нам отзыв. В конце концов я уже хотел было бросить это дело, но Шерлок не сдавался.
«А пусть ее мой Мориарти напишет, Майкрофт! ― предложил он. ― Мориарти знаменит, ему не откажут. Сделаем его профессором для солидности…»
«Делай что хочешь», ― ответил я. И, вынужден признать, он оказался прав. Монография была опубликована очень быстро. А имя Джеймса Мориарти в академической среде стали произносить с некоторым пиететом. Пока О’Бриен не обнаружил, что ни в одном университете такого преподавателя нет. Трактат и монографию сочли шуткой кого-то из известных математиков, и разговоры вскоре утихли. Мне предложили место в министерстве, и я счел эту работу более выгодной, чем преподавание или научные исследования.
Мои способности позволяли проводить в уме довольно сложные вычисления и удерживать в памяти одновременно множество цифр. Эти качества пригодились мне в работе с финансовой документацией. Шерлок не обладает должной усидчивостью и сосредоточенностью для подобной работы, хотя в энергии ему не откажешь. Как-то раз я сильно простудился, но не мог отложить срочную работу. Я принес бумаги домой, чтобы закончить все в срок. Шерлок бегло просмотрел их, два часа ходил задумчивый, а потом весело заявил:
«А я знаю, как сделать на этом деньги, Майкрофт! Хочешь, расскажу? Я придумал одну схему…»
«Никаких схем, Шерлок! Хватит с меня твоих комбинаций!» ― воскликнул я, убирая бумаги.
«Как хочешь», ― пожал он плечами, и больше мы к этому разговору не возвращались.
Прошло около двух лет, и до меня стали доходить сведения о странных расхождениях в финансовой отчетности некоторых компаний. По нашему ведомству никаких проблем не возникало, но ловкость, с которой были провернуты махинации, заинтересовала меня. Долго искать организатора мне не пришлось.
«Шерлок, это недостойно джентльмена, ― пытался я вразумить брата. ― Тебе стоит выбрать себе достойную профессию и употребить свои способности с большей пользой».
«Оставь, Майкрофт! Ты зарабатываешь математикой, я тоже. Только я зарабатываю больше, значит, нашел более рациональный способ решения», ― рассмеялся он.
Как ни старался я его убедить, у меня ничего не вышло. Вы и сами знаете, доктор, с каким мастерством парирует Шерлок любые доводы. В конце концов я оставил попытки образумить брата. Жили мы тогда уже врозь, и долгое время Шерлок не давал о себе знать. Мне было известно, что он оставил учебу, устроился лаборантом в химическую лабораторию больницы и дает уроки математики частным образом. Но однажды вечером, вернувшись домой, я застал его у дверей.
«Послушай, Майкрофт, ты не мог бы одолжить мне немного денег?» ― спросил он.
«Смотря что ты называешь «немного», Шерлок. А как же твои великие дела?»
«Великие дела ― великие накладные расходы, ― ответил он, нимало не смутившись. ― Так что, могу я рассчитывать на твою доброту?»
Я пригласил его поужинать вместе и расспросил, как он живет. Мой брат сделался печальным.
«Знаешь, Майкрофт, это невыносимо. Скоро я смогу дергать за ниточки пол-Лондона, но никто даже не догадается об этом! Мне скучно в городе, где никто не может оценить моих способностей. Как ты тут живешь, ведь тебя тоже никто не понимает, верно?»
«По-моему, ты слишком замкнулся в себе, Шерлок, ― сказал я. ― Тебе стоит проводить больше времени со своими сверстниками. Заведи новые знакомства, найди себе товарища, в конце концов, даже квартира обойдется тебе дешевле, если ты разделишь плату с компаньоном!»
«Я пытался. Я познакомился с одним молодым человеком в колледже, и мы вроде поладили. Но у него случилось несчастье с отцом, и он покинул Англию».
«Сочувствую. Ты всегда трудно сходился с людьми и требовал от них слишком многого».
«Знаешь, я читаю уголовную хронику в газетах, и иногда мне просто смешно. Только представь, Майкрофт, часто я по газетной статье могу сказать о деле больше, чем сыщики Скотланд-Ярда при наличии всех улик!»
«Ну вот и помог бы им. Тогда люди и вправду оценили бы тебя».
«Ты говоришь как отец того моего друга… А ведь правда, Майкрофт, это отличная идея! Как сам с собой в шахматы!»
Окрыленный, он ушел. А вскоре прислал мне телеграмму со своим новым адресом: он поселился на Бейкер-стрит, 221-б, подыскав себе компаньона, как я и предлагал.

[Nyctalus]

― Стало быть, этим компаньоном оказался я? И я был столь наивен, что поверил его рассказам о сыскной работе! А ведь некоторые привычки вашего брата сразу вызвали мои подозрения!
― Не вините себя понапрасну, доктор. Вы оказались таким компаньоном для Шерлока, о котором я мог только мечтать.
― И что же было во мне особенного?
― Вы оценили моего брата по достоинству, но замечали только одну сторону его личности. Волей-неволей Шерлок был вынужден заниматься расследованием преступлений, а не их организацией, ибо первое находило признание, а второе оставалось незамеченным. Со временем Шерлок стал задумываться о том, что изначально выбрал неверный путь, детективная практика приносила ему большее удовлетворение, чем созданная им преступная империя. Но колесо огромной машины уже завертелось, и остановить его было не так-то просто. Насколько я знаю, под именем Джеймса Мориарти Шерлок занимался организацией разного рода махинаций, заказных краж и в редких случаях шантажом. Он вел двойную жизнь, и даже если Скотланд-Ярд вышел бы на след профессора Мориарти, отыскать истинного Наполеона лондонского преступного мира им бы не удалось. В то же время Шерлок вел расследования в пользу Скотланд-Ярда, нередко ради искусства раскрывая и собственные преступления. Дальше в ход шли подкуп и ложные свидетельства, профессор Мориарти защищал своих сообщников от Шерлока Холмса. Мой брат играл честно за обе стороны. Я махнул рукой на происходящее, моего влияния на Шерлока было недостаточно.
Буря разразилась около пяти лет назад. Вы, доктор, были свидетелем бирлстоунского расследования, но наверняка не могли и помыслить, что сам Шерлок Холмс оказался на грани разоблачения. С той же легкостью, с какой мой брат понял игру Бадди Эдвардса, американского детектива, мистер Эдвардс мог раскрыть его собственную. В отчаянии Шерлок решил устранить опасного противника. По сути, империя вышла из-под контроля и стала диктовать моему брату условия.
По несчастливой случайности, как раз в то время вы, доктор, женились и оставили квартиру на Бейкер-стрит. Оставшись без вас, Шерлок все меньше занимался расследованиями, а вокруг Джеймса Мориарти собирались уже не мелкие воры или подкупленные клерки, а весьма влиятельные фигуры. Преступные замыслы организации становились все более дерзкими, словно Шерлок хотел быть наконец замеченным полицией. Я понял, что теряю брата. В жизни Шерлока немного привязанностей, не могу сказать, что мы близки с братом. Я знал лишь одного человека, мнением которого Шерлок действительно дорожил: вас, доктор. Я поставил брату условие: или он прекращает двойную жизнь, или я ставлю вас в известность обо всем.
― Боже милостивый! ― прошептал я. ― Но наша с ним дружба ― ничто в сравнении с богатством и могуществом Мориарти! Такой ультиматум ничего не значил бы для него.
― Ошибаетесь, доктор. И последующие события доказали мою правоту. Как вы уже поняли, поездка в Швейцарию имела совсем иную цель, чем говорил вам мой брат. Шерлок опасался, что я выдам его вам, и потому постарался обставить свой отъезд из Лондона так, чтобы я ничего не знал. Но я проследил за вами до Кентербери и убедился, что Шерлок принял верное решение. Я рад, что и мое актерское искусство, далеко не такое совершенное, как искусство Шерлока, способно приносить плоды: вы ведь не узнали меня в кэбмене, подвозившем вас к вокзалу?
― Нет, не узнал. Хотя ваш брат намекал на ваш острый ум, и я мог бы догадаться. Но постойте, я ведь видел профессора своими глазами! Холмс показывал мне его на вокзале!
― Издалека, я полагаю? На месте Шерлока я указал бы вам на первого попавшегося прохожего, в целом подходящего под описание профессора.
― А пожар на Бейкер-стрит?
― Было бы большой неосторожностью не уничтожить архивы Джеймса Мориарти.
Не в силах прийти в себя, сидел я напротив Майкрофта Холмса, картины прошлого мелькали передо мной. Взволнованное лицо моего друга, его нервные движения, страх, с которым отправлял он меня в Лондон, ― все это было лишь фарсом, пьесой, рассчитанной на доверчивого зрителя.
― Понимаю, о чем вы сейчас думаете, ― негромко сказал мой собеседник. ― Вы неправы, доктор. Опасность была реальной. Шерлок слишком увлекся игрой и захотел обставить гибель профессора Мориарти с должной пышностью. Не судите его строго: Джеймс Мориарти ― это почти двадцать лет его жизни! Шерлок подготовил материалы на всю организацию и передал их Скотланд-Ярду, помог спланировать аресты и розыскные мероприятия. Лишь для самого себя, для главаря шайки, он оставил небольшую брешь. И если бы все пошло по его плану, вы вдвоем вернулись бы в Лондон, а призрак Джеймса Мориарти покоился бы на дне Рейхенбахского водопада.
― Но что же в таком случае произошло? Почему он решил исчезнуть?
― Скотланд-Ярд допустил ошибку. На свободе остались несколько сообщников Мориарти, к несчастью ― из числа самых жестоких и опасных людей. По грустной иронии, они стали бы мстить Шерлоку Холмсу за гибель своего главаря, ― вздохнул Майкрофт и, упершись локтями в стол, опустил голову на сложенные руки. ― Тут я вступаю в область догадок: должно быть, случилось нечто, что помешало планам моего брата. Я говорил, что Шерлок никогда не причинил бы вам боли, если бы мог избежать этого. Он ценит вашу дружбу много больше, чем вы могли бы подумать.
― Но я… после всего… я не могу… ― пробормотал я.
― Понимаю, ― ответил Майкрофт. ― Тогда простите меня за напрасное беспокойство, доктор. Мой брат был прав в отношении вас, ― он протянул мне ту самую линованную тетрадь, раскрытую на записи от четвертого мая 1891 года. «Легко любоваться луной, не видя ее темной стороны».
Я молча взял тетрадь из его рук и вышел из комнаты. По дороге домой меня едва не сбили два подряд кэба, настолько я был погружен в себя и не обращал внимания на происходящее вокруг. Мне хотелось кинуть тетрадь в огонь, не раскрывая, но я заставил себя прочесть ее всю. С каждой следующей страницей прежний Холмс, которого я знал, менялся, обретал новые, незнакомые и непонятные мне черты. Стояла ясная холодная ночь, полная луна заглядывала в окна, повернувшись ко мне светлой стороной. Мне показалось очень смешным, что прежде Холмс скрывал от меня свою увлеченность астрономией. Должно быть, от пережитого днем у меня случился небольшой нервный припадок: я смеялся до хрипоты и кашля, но не мог остановиться. Потом положил тетрадь на самое дно коробки с архивом, черкнул несколько строк и утром, как только пришла служанка, попросил ее отнести записку на Пэл-Мэл.

Весь следующий год мы с Майкрофтом Холмсом встречались довольно часто. Быть может, мой друг не одобрил бы нас, но единственное, чего мы желали, ― это его благополучного возвращения. Мой издатель был рад моему неожиданному решению написать еще один цикл рассказов о приключениях знаменитого детектива, и я приступил к работе над «Записками о Шерлоке Холмсе». Мы с Майкрофтом Холмсом вдвоем отбирали материал для рассказов, стараясь уделять внимание не только виртуозному умению моего друга раскрывать самые загадочные преступления, но и его человеческим качествам. Так, в серии вышли рассказы о «Глории Скотт» и о пропавшем морском договоре, история Реджинальда Месгрейва и случай с переводчиком Мэласом.
После выхода каждого нового рассказа тянулись тягостные недели ожидания. Мы внимательно просматривали прессу, ища отклика ― будь то весточка от Холмса или невольная реакция его врагов. Но все было тщетно.
― Не могло ли с ним случиться несчастья? ― спросил я однажды.
― Определенно нет, ― не раздумывая ответил Майкрофт Холмс. ― Я слежу за движением средств на его счету. Иногда удобно иметь знакомства в правительственной финансовой системе. Я бы сказал, что Шерлок сейчас где-то в Азии или, по крайней мере, был там совсем недавно.
Мне оставалось только согласиться с ним. Да я и сам не хотел теперь верить в иное положение дел. «Стрэнд» опубликовал десятый рассказ, «Морской договор», а мы так до сих пор ничего не добились. Как вдруг пасмурным и темным ноябрьским утром 1893-го Майкрофт Холмс прибежал ― я не оговорился, он шел так быстро, что его можно было назвать бегущим, ― ко мне.
― Письма Джеймса Мориати! ― торжествующе воскликнул он, разворачивая передо мной газету. ― Что ж, если Шерлок решился с нами спорить, стало быть, он уже в состоянии вести разговор. Думаю, нас можно поздравить с небольшой победой, доктор. Осталось немногое: обеспечить его безопасность. Доктор, вы когда-нибудь слышали о полковнике Моране?
― Во всяком случае, я не слышал о нем ничего, что заслуживало бы внимания.
― Это страшный человек, доктор. Жестокий и коварный, целеустремленный и умный, в последние годы он был ближайшим помощником Джеймса Мориарти. С крахом криминальной империи Мориарти и исчезновением своего покровителя он потерял немало, так что можете быть уверены: теперь он станет мстить Шерлоку.
― Какая ирония! Но что мы можем предпринять? Насколько я понимаю, повода для его ареста пока нет?
― Это верно. Но можно попытаться отвлечь его внимание. Напишите рассказ о смерти Шерлока. Пусть он будет последним в серии, пусть все думают, что больше вам просто не о ком писать. Если только Моран сам не присутствовал поблизости…
Мне вспомнилась фигура незнакомца, спешащая к водопаду. Был ли это сообщник Мориарти? Такого нельзя исключить. Был ли это именно Моран? И тут нельзя было сказать ничего определенного. Я рассказал Майкрофту Холмсу о той мимолетной встрече, и он нахмурился.
― Все равно напишите рассказ, доктор. Если это и не обманет полковника, то уж во всяком случае заставит его заподозрить ловушку. А чем больше он будет нервничать, тем верней совершит ошибку. В любом случае нам это на руку.
Мне не нужно было ничего придумывать. В «Последнем деле» я лишь описал события так, как виделись они мне весной 1891 года, пока случайность не свела меня с профессором О’Бриеном.

[Nyctalus]

Апрельским вечером 1894-го Майкрофт Холмс вновь неожиданно появился у меня. Вид у него был озабоченный, он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, а то принимался мерить приемную шагами из угла в угол.
― Он вернулся. Вы уже знаете? ― отрывисто бросил мой гость.
Я не смог сдержать изумленного восклицания. Ноги вдруг перестали держать меня, и я опустился на стул, часто моргая, потому что комната поплыла передо мной в тумане. Не раз представлял я себе, что почувствую при возвращении Холмса, а сейчас сердце мое просто сильно забилось от радости, и я не думал ни о чем другом.
― Вы можете поехать со мной, доктор? ― спросил он. ― Прямо сейчас.
― Когда и куда угодно!
И вот, словно вернувшись в старое доброе время, я очутился в кэбе. В кармане я нащупал револьвер и невольно затаил дыхание в ожидании необычайных событий. Должен признать, все эти годы мне не хватало волнующего и азартного чувства, которое испытывал я, сопровождая моего друга во время его работы. Мой спутник был сдержан, угрюм и молчалив. Когда свет уличных фонарей упал на его лицо, я увидел, что брови его нахмурены, губы плотно сжаты, а взгляд отрешен, как и у моего друга в минуты чрезвычайного умственного напряжения. С первого взгляда Майкрофт Холмс казался совсем иным человеком, чем его брат, но сейчас, в темноте движущегося кэба, лишь изредка разбавленной случайным фонарем, их родственное сходство стало очень заметным. Я еще не знал, какого хищного зверя нам предстояло выследить в темных джунглях лондонского преступного мира, но преисполнился уверенности, что охота будет удачной.
Я предполагал, что мы едем на Бейкер-стрит, однако Майкрофт Холмс приказал кучеру остановиться на углу Кавендиш-сквера. Выйдя из экипажа, он внимательно осмотрелся по сторонам. Мы шли какой-то странной дорогой. Мой друг всегда поражал меня знанием лондонских закоулков, но от его степенного брата этого было трудно ожидать. Он и в самом деле постоянно оглядывался, часто останавливался и сверялся с небрежно нарисованной на листе из блокнота схемой, но потом снова уверенно шагал через лабиринт каких-то конюшен и извозчичьих дворов, о существовании которых я даже не подозревал. Наконец мы вышли на узкую улицу с двумя рядами старых, мрачных домов, и она вывела нас на Манчестер-стрит, а затем на Блэндфорд-стрит. Здесь мой спутник быстро свернул в узкий тупичок, прошел через деревянную калитку в пустынный двор и открыл ключом заднюю дверь одного из домов. Мы вошли, и он тотчас же заперся изнутри.
― Что бы вы ни увидели и ни услышали, доктор, заклинаю: постарайтесь не шуметь, ― шепнул он мне, и мы стали подниматься по скрипучей деревянной лестнице. Как видно, дом был необитаем: голый пол трещал под ногами, оборванные обои клочьями свисали со стен, во всем доме не было видно ни искры света. Сильные пальцы моего спутника сжали мою руку, и мы пошли по длинному темному коридору, пока наконец перед нами не обрисовались еле заметные контуры полукруглого окна над дверью. Здесь Майкрофт Холмс внезапно повернул вправо, и мы очутились в большой пустой комнате, совершенно темной по углам. Шторы на окнах были слегка раздвинуты, и в центре комнаты образовалось чуть более светлое пятно. Я выглянул на улицу и едва не вскрикнул.
― Знаете, где мы? ― тихо спросил мой спутник.
― Полагаю, на Бейкер-стрит, но… смотрите! ― я указал на окна квартиры моего друга. В гостиной горел свет, Холмс сидел в кресле и несколько рассеянно, как мне показалось, просматривал газету.
― Ага! Значит, я тоже умею удивлять людей! ― довольно усмехнулся Майкрофт Холмс, но в этот миг оба мы услышали тихий звук снизу, от дверей, и мой спутник отпрянул от окна, зажав мне рот ладонью. Теперь мы стояли, прижавшись к стене, в самом темном углу.
― Во имя всего святого, молчите! ― напомнил мне едва слышно мой спутник. Как видно, наша добыча была близко, и мы затаились в ожидании.
Послышались крадущиеся шаги, гулко отдающиеся в тишине пустого дома, и вскоре неясный силуэт возник в проеме двери. Минуту он постоял там, затем пригнулся и осторожно двинулся вперед. Во всех его движениях таилась угроза. Зловещая фигура была в трех шагах от нас, и я уже напряг мускулы, готовясь встретить нападение пришельца, как вдруг до моего сознания дошло, что он и не подозревает о нашем присутствии. Едва не коснувшись нас, он прошел мимо, прокрался к окну и очень осторожно, совершенно бесшумно, поднял раму почти на полфута. В руке он держал, как мне поначалу показалось, обычную трость. Но вот он положил трость на пол, достал из кармана пальто какой-то предмет и некоторое время возился с ним, пока не щелкнула пружина. Следом раздался резкий скрежещущий звук. Незнакомец поднялся с колен, держа в руках нечто вроде ружья с неуклюжим прикладом, зарядил свое странное оружие. Потом он на мгновение застыл и наконец навел ружье. Ужас охватил меня, я подался вперед, но мой спутник прижал меня к стене всей своей тяжестью, так что я не мог и вздохнуть.
На другой стороне улицы мой друг отвлекся от газеты, повернулся вполоборота к окну и замер, быть может, заметив угрозу. Незнакомец прицелился вновь, спустил курок, и раздалось странное жужжание, а вслед за ним серебристый звон разбитого стекла. Фигура в окне покачнулась и упала. Я отшвырнул Майкрофта Холмса и бросился на стрелка. От неожиданности тот поддался и упал на пол, но спустя лишь мгновение снова был на ногах и крепко сжимал мое горло. Майкрофт Холмс двинулся к нам, но у меня уже потемнело в глазах.
Когда я пришел в себя, все еще жадно хватая воздух, мой противник вновь лежал на полу. Руки у него были заломлены за спину, Майкрофт Холмс прижал их коленом.
― Вы целы, доктор? ― окликнул он меня. ― Помогите. Полковник Моран весьма несговорчив.
Я вынул револьвер, еще не зная, на кого из двоих мне следует его навести. Дверь резко распахнулась, и на пороге возник еще один участник этого странного представления.
― Майкрофт, черт возьми, что здесь происходит?! ― услышал я голос раздраженного, но, без сомнения, живого и совершенно невредимого Холмса. Я обернулся и попал в луч света из окна. Мой друг осекся и остановился на пороге. Даже в тусклом свете уличных огней я мог различить его растерянное лицо. Второй раз за тот вечер мне едва не сделалось дурно.
― Никак не могу уговорить одного твоего знакомого больше не стрелять в тебя, ― пыхтя ответил Майкрофт Холмс. ― Хоть ты бы помог, в самом деле!
Полковник Моран дернулся с такой силой, что ему едва не удалось сбросить своего противника. Я с размаху ударил его по затылку рукоятью револьвера, и он затих. Холмс не двинулся с места.
― Ты ведь обещал, Майкрофт… ― негромко сказал он. ― Я ведь выполнил все, как ты говорил…
Привлеченные шумом, с улицы бежали какие-то люди. Два дюжих констебля подхватили нашего пленника, оттеснив Майкрофта Холмса в сторону. Сыщик в штатском озирался по сторонам, пытаясь разобраться в происходящем.
― А, это вы, мистер Холмс, ― кивнул он, узнавая Майкрофта Холмса. ― И вы… мистер Холмс… ― ошеломленно пробормотал он, заметив наконец моего друга. ― Я слышал, вы там… а вы ― здесь…
― Это вы, Лестрейд? ― Холмс говорил уже своим обычным тоном. ― Полагаю, небольшая неофициальная помощь вам не помешает?
Он уже совершенно справился с собой, но до меня донеслось, как его брат тихо шепнул:
― Что поделать, Шерлок. Это только тебе всегда удается держать слово.

[Nyctalus]

В свете полицейского фонаря я разглядел полковника. Это был уже немолодой, но еще крепкий мужчина с хищными чертами лица. Все мускулы его были напряжены, но теперь он уже не пытался вырваться. Моран вперил полный ненависти взгляд в моего друга, и больше его, казалось, ничто не занимало.
― Дьявол! ― прошептал он.
― Все пути ведут к свиданью, полковник, ― усмехнулся Холмс. ― А вы по-прежнему боитесь высоты? ― плечи его чуть ссутулились, в речи и движениях наметилась едва уловимая плавность, не свойственная тому Шерлоку Холмсу, которого я знал многие годы. Я замер, страшась, что полковник узнает и разоблачит его, но ярость застила Морану глаза.
― Дьявол… сущий дьявол! ― повторял он едва слышно. ― У человека не может быть столько жизней!
На улице начали собираться зеваки. Послышались возгласы констеблей, призывавших толпу к порядку. Инспектор Лестрейд кашлянул, привлекая к себе внимание, но полковник не удостоил его даже взгляда.
― Ну, и что же это у нас здесь? ― с напускным спокойствием спросил сыщик.
― Позвольте представить вам полковника Себастьяна Морана, чье искусство стрелка поразительно, ― ответил Майкрофт Холмс. ― В молодости он прославился как лучший охотник на крупного зверя в наших восточных колониях, теперь же в перечень его подвигов входит и стрельба на Парк-Лейн. Только вот вместо тигра не посчастливилось молодому Рональду Адэру. Вы обратили внимание на это оружие, инспектор? Стреляет револьверными пулями с большого расстояния, причем практически бесшумно! Не правда ли, отлично придумано?
― Стало быть, подозревается в убийстве, а свидетелями покушения на второе убийство мы были только что. Все верно?
Мой друг и полковник по-прежнему не отрывали глаз друг от друга. Наконец Холмс обернулся к нам.
― Нет, я не хочу, чтобы мое имя фигурировало в деле. Полагаю, мы можем поздравить вас, Лестрейд: вы арестовали виновника столь нашумевшего убийства!
Оставив инспектора выполнять свои обязанности, мы втроем вышли на Бейкер-стрит. Мой друг был угрюм и молчалив, я почувствовал себя неуютно и засобирался домой.
― Вы ведь зайдете отметить окончание этого дела, доктор? ― Майкрофт Холмс уверенно взял меня за локоть. ― Мы с Шерлоком были бы рады вашей компании.
Холмс бросил на брата короткий злой взгляд, но ничего не сказал. Мы перешли улицу и оказались в нашей старой квартире.

Благодаря заботам Майкрофта Холмса и стараниям нашей квартирной хозяйки, здесь почти ничего не изменилось. Разве что привычный беспорядок теперь не так бросался в глаза.
― Объясните же мне, что произошло! ― воскликнул я. ― Ведь я видел вашу, Холмс, смерть собственными глазами!
― Какой из случаев вас больше интересует? ― спросил Майкрофт Холмс, поднимая с пола какой-то предмет. Им оказался великолепно выполненный из воска бюст Холмса с пробитым пулей виском. ― Смотри-ка, Шерлок, Моран вышиб тебе весь мозг!
― Ты заказал его по фотографическому отпечатку? ― хмуро уточнил мой друг.
― Верно. Господин Менье из Гренобля творит чудеса, но мне пришлось долго уговаривать его взяться за работу, не видя тебя. Он так гордится своим умением передавать выражение лица! Жаль было говорить, что мне нужен лишь профиль в общих чертах.
― Удивительно, как Моран не почувствовал ловушки: за целый квартал от дома я заметил рассредоточенных полицейских, а когда увидел отдернутую штору в пустующем доме, уже не сомневался, что мое возвращение не прошло незамеченным. Кстати, если захочешь в следующий раз сделать мне сюрприз, не толкай входную дверь локтем: волокна от твоего пальто остались на такой высоте, что нарисовать портрет входившего ничего не стоило, да и твой портной не изменил своему любимому сукну.
― Твоя правда, Шерлок, ― рассмеялся Майкрофт Холмс. ― Но, как ты понимаешь, сюрприз предназначался не для тебя.
― Досталось и на мою долю. Итак, Майкрофт, что ты успел рассказать доктору Ватсону? И как уговорил его участвовать в твоих планах? ― холодно спросил мой друг.
― По сути, это один вопрос, Шерлок, ― вздохнул его брат. ― Не думай, что мне было легко нарушить данное тебе слово. Я хранил молчание сколько мог. Но когда я почти потерял твой след… у меня не было иного выхода, я боялся за тебя!
― Благими намерениями, Майкрофт.
― Должен заметить, ты сам убедил доктора помочь мне.
― Каким же, позволь узнать, образом?
― Я отдал ему твою тетрадь, Шерлок.
Мой друг мгновенно побледнел и переменился в лице:
― Нет…
Я взял его за руку и сжал худое запястье.
― Я подумал, эта ваша фраза… вы были правы насчет луны, Холмс. Она ведь светит вне зависимости от того, знаем ли мы про темную сторону.
Холмс выдохнул и прикрыл глаза рукой. Я мог бы поклясться, что успел заметить блеснувшие слезы.
― Я так боялся этого разговора, Ватсон, ― пробормотал он. ― Много больше, чем Морана с его ружьем.
Его брат отвернулся и смущенно кашлянул, но мы с моим другом еще некоторое время смотрели друг на друга, прежде чем обняться с искренней теплотой. Мне было тяжело принять правду о Холмсе, и я должен был испытывать смятение, но радость встречи была столь велика, что теперь я желал знать лишь одно: что мой друг рядом со мной.
В разбитое окно дул ветер, Майкрофт Холмс разжег камин, и мы сидели у огня, согревая в ладонях бокалы с бренди.
― Что ты знаешь, Майкрофт? ― спросил мой друг.
― Знаю? Мало. Больше догадываюсь. Я запросил полицейские протоколы из Мейрингена, могу сделать вывод, что твоя затея удалась не так хорошо, как предполагалось.
― Тут ты прав. Я никогда не стал бы играть на ваших чувствах, Ватсон, ― обратился он ко мне. ― Когда вы ушли, я разорвал рукав сюртука и испачкал одежу грязью, как если бы мне пришлось драться. Я вообразил, что этого будет достаточно, чтобы убедить вас в том, что состоялась схватка и мой противник погиб. Но судьба сыграла со мной злую шутку.
― Стало быть, ты нанял парнишку-швейцарца, чтобы тот принес записку доктору. А пока ты готовил декорации, на сцене появился Моран. Я знаю это, поскольку доктор встретил его по дороге в Мейринген. Полагаю, полковник не был рад тебя видеть? Впрочем, как и ты его.
― Это была катастрофа. Моран знал о поездке своего патрона в Швейцарию, о предстоящем выяснении отношений с преследующим организацию Шерлоком Холмсом. Я сам сказал ему перед отъездом из Лондона. Увидев ненавистного детектива одного у пропасти, полковник, конечно, решил расквитаться со мной. Увы, мой маскарад оказался слишком убедителен: полковник счел меня виновником смерти Мориарти.
Он бросился на меня, угрожая револьвером, но мне удалось выбить оружие из его рук. Мы сцепились врукопашную на узкой тропе над самой пропастью, и никто не мог бы поручиться за исход поединка. Полковник силен, вы сам имели сегодня возможность убедиться в этом. Я не новичок в уличных драках, но мне пришлось нелегко. И все же я потерпел поражение.
― Поражение?!
― Да, дорогой Ватсон. В какой-то момент Моран оказался в очень выгодном положении: он стоял спиной к скале и имел возможность опереться на нее, отталкивая меня. Я отлетел к обрыву, тщетно пытаясь удержаться на краю, но соскользнул вниз, едва успев повиснуть на руках. Положение мое было отчаянным, полковник приближался. Признаюсь, я уже хотел крикнуть, что я и есть Джеймс Мориарти, и тем спасти свою жизнь. Как вдруг понял, что спасенная такой ценой она уже не будет моей. Из пропасти суждено было выбраться лишь кому-то одному ― или Мориарти, или Холмсу.
Я рассказываю об этом долго, на деле же мне некогда было рассуждать. Я цеплялся за край обрыва, мокрая трава выскальзывала у меня между пальцами, а ноги не находили опоры. Моран ударил меня по руке каблуком, и я не удержался. Подо мной была бездна, и за грохотом водопада я не слышал собственного крика.
Я старался хотя бы немного задержать падение, хватаясь за скалу и растущую в трещинах камня траву, но тщетно. Как вдруг под рукой у меня оказалось что-то колючее: куст терна, примостившийся на крохотном уступе в дюжине футов от обрыва, задержал мое падение. Схватившись за него, я нашел ногой щель в скале и повис над пропастью. Я знал, что положение мое безнадежно, ведь достаточно было камня, чтобы сбросить меня вниз. И все же мне повезло: полковник Моран из тех людей, чья отвага в бою уравновешивается страхами в других сферах. Он ушел, так и не глянув с обрыва, ибо ему свойственен сильный страх высоты.
Камень под моей ногой начал крошиться, времени на раздумья не было. Нашаривая руками и ногами малейшие щели и уступы, я пополз наверх. Не думайте, что это было легко. В своем рассказе вы не так уж погрешили против истины, Ватсон: скалы в том месте почти совершенно гладкие. Любая оплошность могла стать роковой. Несколько раз, когда пучок травы или обломок камня оставались у меня в руке или когда нога скользила по влажным уступам, я думал, что все кончено, но все же каким-то чудом оказался на тропинке. Весь ободранный и в крови, дрожа от пережитого ужаса, я был жив, и никто в мире ничего не знал о моей судьбе.
― Но почему вы не дождались меня, как планировали раньше?!
― Я был слишком наивен, считая, что смогу погубить Джеймса Мориати так же легко, как создал его. Едва не лишившись жизни, я получил горький урок и не мог теперь рисковать. Эта сторона моей жизни ни в коем случае не должна была коснуться вас, мой друг. Человеческая мысль работает быстро в такие минуты: полковник, должно быть, не успел далеко отойти от места схватки, а я уже обдумал свой план. Декорации нового спектакля были почти готовы, мне оставалось только уйти со смотровой площадки, не оставляя следов, и написать вам прощальную записку.

[Nyctalus]

― Полковник невольно подыграл тебе, Шерлок. Я видел описание места происшествия, вы оба ушли по собственным следам, и это всех запутало.
― Но не тебя, Майкрофт?
― Разумеется. И эксперты, и свидетели отмечали, что следы были глубокими. Слишком глубокими. Я мог бы думать, что неточны показания деревенского парня или выводы местных экспертов, но не верить словам человека, десять лет помогавшего тебе осматривать места преступлений…
― Но я был слишком взволнован! ― возразил я.
― Конечно, ― ответил Майкрофт Холмс, ― и потому сказали правду. В более спокойном состоянии вы решили бы, что отпечатки на земле лишь показались вам глубокими. Это все, что я знаю, Шерлок. Я понял, что у водопада ты встретил Морана и что оба вы ушли с площадки живыми. Потом мне удалось отследить расходы с твоих счетов, ниточка тянулась в Азию.
― Есть еще кое-что, Майкрофт, чего ты не объяснил. Как ты догадался, что мы с полковником не ушли оттуда вместе? Что это не был сговор?
Сигара переломилась у Майкрофта Холмса в пальцах.
― Этого я знать не мог, ― после долгой паузы ответил он. ― Я понимаю, Шерлок, ты привык иметь дело с фактами и доказательствами, возможно, мои слова покажутся тебе смешными. Но мне оставалось только верить.

Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что в двойной жизни моего друга не было ничего удивительного. Мне вспоминаются слова, что цитировал мне Холмс из Гете еще в ту пору, когда знакомство наше было светло и безоблачно: «Как жаль, что природа сделала из тебя одного человека: материала в тебе хватило бы и на праведника, и на подлеца», ― сказал он как-то, как мне показалось, в шутку. Быть может, будь я более внимателен тогда, позже нам обоим удалось бы избежать боли потерь и горечи разочарований. Мой друг всегда был необычным человеком, так что обыденная жизнь оказалась тесна для него. Я же был склонен не замечать того, чего не хотел видеть.
После памятной апрельской ночи 1894-го наши с Холмсом отношения складывались непросто. Мне было нелегко забыть о многолетнем обмане, гордая же натура моего друга не позволяла ему просить прощения. И все же через несколько месяцев по просьбе Майкрофта Холмса я продал практику и вернулся в квартиру на Бейкер-стрит. Душевное состояние моего друга все еще внушало нам беспокойство, ведь темная сторона его жизни осталась в прошлом совсем недавно. Практику мою купил доктор Вернье, молодой врач, проявивший при обсуждении сделки удивительную дотошность. Помимо обычных вопросов о репутации моего кабинета, годовом доходе и притоке пациентов, он самым тщательным образом осмотрел ступени и крыльцо моего дома, изучил потертости на ручке двери и стульях в приемной, прежде чем принять решение. Этот факт, как и высокая цена, предложенная мне доктором Вернье, объяснился самым простым, хотя и весьма неожиданным для меня образом: мою практику приобрел дальний родственник Холмсов, деньги же на покупку ему дал не кто иной, как мой друг.
Я пытался понять, когда лед между мной и Холмсом начал таять. Думаю, это случилось на Рождество. Уже несколько месяцев я вновь жил на Бейкер-стрит, но холодок отчуждения присутствовал между нами. Было стылое декабрьское утро, Холмс, обыкновенно встававший раньше меня, уже разжег камин, но огонь еще не успел согреть гостиную.
― Счастливого Рождества, Ватсон, ― встретил меня мой друг, когда я вышел к завтраку.
― Счастливого Рождества, ― ответил я.
Несколько смущенно он протянул мне необычную открытку, изготовленную, как видно, на заказ. Нарисованная гуашью миниатюра изображала утреннее небо, тот час, когда луна еще видна в первых лучах солнца. Я перевернул карточку, на обороте было написано аккуратным почерком моего друга:
«Луна не способна светить сама по себе».
― Раз уж мы говорили об астрономии, я решил уточнить этот факт, ― пробормотал Холмс, и щеки его порозовели. Надеюсь, он понимал, насколько дорогой подарок преподнес мне, потому что сам я не мог выразить этого словами.
Прошли годы, и я вновь попытался завести семью. Холмс не был против моей женитьбы, он поговаривал о том, чтобы оставить детективную практику и уехать подальше от большого города.
― Знаете, Ватсон, в последнее время меня занимает поведение общественных насекомых. Муравьев или, например, пчел. Не кажется ли вам, что устройство их жизни в миниатюре повторяет устройство нашего общества?
Поначалу я не придавал значения этим его словам, однако теперь они вызывают у меня сильное беспокойство. Недавно Холмс рассказал мне, что во время своего трехлетнего отсутствия побывал при дворе калифа в Хартуме и с успехом изображал там британского дипломата.
― Поверите ли, мой друг, проникнуть в политические круги много проще, чем в самую обычную воровскую шайку! ― смеясь, заявил он. ― Не понимаю, почему у наших шпионов порой возникают такие сложности!
Боюсь, как бы неукротимая энергия моего друга не толкнула его к приключениям еще более опасным, чем махинации Джеймса Мориарти или расследования Шерлока Холмса. Ибо такова натура этого человека, что рамки обычной жизни не в силах удержать его.

Конец

Nyctalus Ура! Наконец-то ты его выложила
Можно пропиарить? ))

[Nyctalus]

Мильва
Да пиарить-то можно было сразу. ))) Я ничего в тексте не меняла, мне просто лень было собраться и выложить: оно ж длинное, аж на 11 комментов получилось.

Nyctalus

Я ничего в тексте не меняла, мне просто лень было собраться и выложить

Понятно ) Я просто подумала, что ты отбеченный вариант выложила )

[Nyctalus]

Мильва
С Резурекшн оно как-то совсем заглохло: то у неё с реалом было нехорошо, то комп слетал вместе со всей работой, то снова реал заедал... А через полтора года как-то уже и неловко напоминать, что у нас два недобеченных фика повисли.
Но если ты вдруг какой косяк или ляп где увидела -- свистни, пожалуйста.

Nyctalus

если ты вдруг какой косяк или ляп где увидела -- свистни, пожалуйста

Ага )
Но я ж уже читала его и косяков не видела. Так что вряд ли теперь увижу ))

[Nyctalus]

Мильва
Ну, я по возможности отлавливала их перед первой выкладкой...

[syslim]

Спасибо. Очень понравилось
я же, старый солдат и старинный приятель я бы только здесь, на бывший (или отставной или как нибудь еще) солдат поменяла бы.

[Nyctalus]

syslim
Спасибо.

я бы только здесь, на бывший (или отставной или как нибудь еще) солдат поменяла бы.

Это канон. Во всех историях много прямых цитат из канона.

[Barbuzuka]

Большое спасибо за очередной замечательный рассказ! Очень понравилось! Необычно и накручено. Совместить в одном лице и Шерлока и Мориарти - это ж надо было до такого додуматься! наверно правоверные шерлокианцы сожгут на костре твоё чучело, но в качестве альтернативы - это очень здорово!
И в сочетании с дословными цитатами из Канона читается убедительно. Конечно, сказывается и блестящая стилизация.
Про луну очень понравилось.

«Легко любоваться луной, не видя ее темной стороны».

это чья-то цитата?

ну и такие мелочи тоже очень греют душу:

Я взял его за руку и потянул прочь.

такой мимолетный мазок, ничего лишнего, прям как у Дойла...

Мой брат играл честно за обе стороны.

гениально!

Мне вспоминаются слова, что цитировал мне Холмс из Гете еще в ту пору, когда знакомство наше было светло и безоблачно: «Как жаль, что природа сделала из тебя одного человека: материала в тебе хватило бы и на праведника, и на подлеца», ― сказал он как-то,

а это просто прекрасно! здорово подобрана цитата и альтернативная история находит подкрепление и повод для очередной альтернативной (хотя как знать?) фантазии....

[helen stoner]

Еще раз спасибо!

[tsepesh]

Большое спасибо всем, что так или иначе причастен к появлению здесь пресловутых "11 комментариев" этого фика.

Честно, написать хоть сколько-нибудь внятный отзыв я не могу. Посему просто говорю спасибо

[Nyctalus]

helen stoner
Спасиб.

tsepesh
Тогда просто спасибо, что отозвались.

Barbuzuka
Спасибо за отзыв!

Совместить в одном лице и Шерлока и Мориарти - это ж надо было до такого додуматься!

Схожесть этих двух персонажей так часто подчёркивают... Что я очень боялась, что это написали уже раз десять до меня. )))

наверно правоверные шерлокианцы сожгут на костре твоё чучело

Я больше боялась, что моё чучело достанется на растерзание шипперам Холмса/Мориарти.

это чья-то цитата?

М-м... кажется, нет. Это, кажется, просто по смыслу подобрано.

здорово подобрана цитата

Ну, когда я наткнулась на это в каноне, было весело. Потому что а) оно давало основания вкладывать в уста Холмса цитаты из Гёте в "Осечке"; б) давало основания поиграть с противоречиями в характере Холмса в этом фике.

[Barbuzuka]

Схожесть этих двух персонажей так часто подчёркивают... Что я очень боялась, что это написали уже раз десять до меня. )))

Никталюс, ну я знаю только одно произведение - пьеса, в которой играли Джереми Бретт и Эдвард Хардвик - "Секрет Шерлока Холмса". Но она есть только на английском, а ты вроде по-английски не читаешь... Я ее когда-то постила у себя, если только через ПРОМТ

[Nyctalus]

Barbuzuka
А, так это всё-таки написали?
Я знала, что просто не могли не написать, идея лежит на поверхности! Хотя немного жаль, да.

[Paduya]

Очень прекрасный фанфик!
Один из лучших, которые я читала на тему Холмс-и-есть-Мориарти. Получила много удовольствия от чтения!

[Nyctalus]

paduya_jb
Большое спасибо!
А не подскажете, где можно найти ещё фанфики на эту тему? А то я в своё время ею интересовалась, но мне как-то практически ничего не попадалось. ((

[Paduya]

Сразу всего не соберешь, но...
Это "Семипроцентный раствор", там, конечно, не совсем Холмс-и-есть-Мориарти, но Мориарти там такой белый и пушистый.
lib.rus.ec/b/68878/read
А это "Последняя повесть о Шерлоке Холмсе".
zhurnal.lib.ru/c/chumakow_m_a/powestx.shtml
Если надо, потом найду текст пьесы "Секрет Шерлока Холмса", правда на английском. Надо?

[Nyctalus]

paduya_jb
Спасибо.
А, это я читала. Но "Семипроцентный раствор" -- это скорее про то, что Мориарти не было вовсе (что противоречит повести "Долина ужаса", насколько я понимаю). А "Последняя повесть" -- АУ по отношению ко всем рассказам о ШХ, повествующих о периоде после возвращения.

О пьесе мне уже Barbuzuka говорила, да. Но, увы, я не знаю английский настолько хорошо, чтобы читать на нём. ((

[Paduya]

"Долине страха" не противоречит.
Мориарти есть, но он невинный старичок. А что говорил инспектор Мак? То и говорил. А что до картины Греза, то об этом сообщил Холмс. Это мог быть не подлинник, а копия. А Эдвардса и в самом деле могло смыть волной.
Нет, я навсегда уверовала в переселение душ в то, что Мориарти никакой не злодей.