Дружба - это когда ты готов встать рядом с человеком в беде, не задумываясь и не сожалея. Не затем, чтобы спасти - просто чтобы умереть рядом с ним...
Всё-таки рискну и выложу свой фик.
Автор: Катть.
Название: Не говорите ему
Жанр: кейс/фик, броманс, хёрт/комфорт
Категория: джен,
Рейтинг: PG
Персонажи: Шерлок Холмс, Джон Уотсон, несколько оригинальных персонажей
Версия канона: сериал студии «Гранада»
читать дальшеРазмер: миди
Статус: закончен
Дисклеймер: коммерческой выгоды не извлекаю
Предупреждение: описание ранений
Описание: Дело о похищении ребёнка оказывается намного опасней, чем казалось на первый взгляд, и теперь Холмсу приходится расплачиваться за свою страсть к эпотажным выходам и спасать не только девочку, но и Уотсона...
Примечания: Автор впервые попробовал написать в викторианском стиле, и очень боится. Просьба сильно не бить, хотя за любую конструктивную критику буду только благодарна.
***
читать дальшеPOV Шерлок Холмса. 17 апреля 189… года
Сегодня я, Шерлок Холмс, человек, всегда презиравший глупость и недальновидность, вынужден признать – я совершил ошибку, простительную разве что тупице Лейстреду. Мой бедный друг опять попал из-за меня в беду…
Конечно, у меня есть оправдания моей ужасающей тупости – последние несколько дней я пребывал в зыбком состоянии между явью и бредом, и никак не мог адекватно оценивать ситуацию. По вполне достойной причине – недалеко от Бейкер-стрит я подвергся нападению и, получив несколько довольно болезненных ударов ножом, полностью перестал воспринимать реальность. Не могу достоверно сказать, как я попал домой, но одно знаю точно – моё непростительное молчание об этом опаснейшем деле навлекло на моего бедного друга беду.
Как я мог не подумать об Уотсоне, когда ввязывался в эту смертельно опасную игру?! Впрочем, разве мог я поступить иначе? Я не мог отказаться от дела, ценой ошибки в котором могла стать жизнь ребенка. Наверное, я должен был уговорить Уотсона уехать на время, я знал, что его давно приглашал в гости в Кент старый фронтовой товарищ. Впрочем, нет, я понимал, что он не согласится. Всегда, все эти годы, Уотсон шел рядом со мной, разделяя со мной все опасности, защищая и оберегая меня. Я знал, что он не уедет, даже если я попрошу его об этом. И за эту беззаветную преданность честного искреннего сердца я отплатил черной неблагодарностью, подвергнув своего самого верного друга смертельной опасности…
Впрочем, не время сейчас заниматься самокопанием. Сейчас я должен попытаться исправить свою ошибку и спасти моего дорогого Уотсона.
***
POV доктора Уотсона. 14 апреля 189… года
Эта воистину трагичная и поучительная история началась в воскресенье вечером, 11 апреля 189… года, когда миссис Хадсон передала нам визитную карточку, на котором значилась фамилия Лерингтон. Думаю, что некоторые в Лондоне ещё помнят громкий и грязный скандал, связанный с этой семьей. Впрочем, для меня это дело имеет совсем другое, более личное и более болезненное значение.
Однако я должен рассказать все по порядку.
Маленькая Фрэнсис Лерингтон пропала днем, во время прогулки в парке. Родители получили письмо, в котором похитители требовали очень крупную сумму денег, которую нужно было передать через пять дней, в субботу, угрожая в случае отказа убить ребенка. К счастью, перепуганные родители не стали полностью полагаться на действия полиции и уже к вечеру попросили о помощи моего друга, Шерлока Холмса.
Впрочем, пожалуй, я должен рассказать все с самого начала. Сегодня по некоторым причинам, о которых не хочу сейчас распространяться, я отступаю от своей обычной практики и записываю события этого трагичного во всех отношениях дела сразу, не доверяя ни своей памяти, ни своему сердцу.
Миссис Лерингтон, урожденная Фаррис, в ранней юности попала под влияние некоего молодого человека, с которым имела бурный, но непродолжительный роман. Мечты юной леди разбились в одночасье – о связи молодых людей узнали родители девушки, обедневшие лорды очень строгого воспитания, к тому же ярые последователи англиканской церкви. Возлюбленный, не став дожидаться вызова на поединок от братьев мисс Фаррис, бежал на континент, оставив девушку в тягости. Несчастной девушке, опозорившей семью, угрожал постриг в монастырь, но внезапно ей сделал предложение юноша, давно и безответно влюбленный в нее. И вот теперь, спустя десять лет, счастью семьи Лерингтон вновь угрожал тот же человек. Дональд Лерингтон рассказал, что бывший возлюбленный его жены, Марк Энтерс, пытался шантажировать их угрозой обнародования той давней истории. К сожалению, супруги совершили ошибку, нарушив требования шантажиста и обратившись в полицию. Неизвестно, как Энтерс узнал об этом, но всего через несколько часов дочь Лерингтонов, девятилетняя Фрэнсис, исчезла.
Нельзя было не преисполниться сочувствия при взгляде на лица несчастных родителей. Уже к тому времени, как мистер Лерингтон закончил свой рассказ, я знал, что Холмс возьмется за это дело. И я не ошибся.
Мой друг встал, задумчиво прошелся по гостиной и обратился к супругам:
- Мистер Лерингтон, вы говорили, что требование выкупа прислали по почте. Прошу вас, покажите мне письмо. Нет-нет, и конверт тоже давайте!
Он почти выхватил из рук Лерингтона письмо и углубился в чтение, потом посмотрел бумагу на просвет, досадливо поморщился и перешел к конверту. Судя по всему, конверт вызвал у него более глубокий интерес. Внимательно осмотрев его со всех сторон, он метнулся к столу, схватил лупу и вновь склонился над конвертом. Супруги следили за его действиями с надеждой и страхом, словно ожидали увидеть на листке желтоватой бумаги свой приговор. Возможно, так оно и было.
- Что ж, - Холмс наконец оторвался от изучения конверта, протянул письмо мне и повернулся к Лерингтонам. – Я берусь за ваше дело, однако, должен заметить, в нем есть несколько не вполне понятных для меня моментов. Я требую от вас предельной искренности – по крайней мере, в тех вопросах, которые касаются этой странной истории. Вы обещаете отвечать на мои вопросы, ничего не утаивая? – он оглядел супругов, дождался нервных кивков в ответ и продолжил.
- В таком случае, миссис Лерингтон, я вынужден спросить вас: каким человеком был Марк Энтерс в то время, когда ухаживал за вами?
Женщина вскинулась, ее явно покоробила прямота моего друга, однако почти тут же она, вспомнив об «условии», опустила голову и тихо ответила:
- Он был очень милым и добрым.
- Он был милым и добрым по отношению к вам или же и к другим людям он относился так же?
Кажется, леди озадачил вопрос Холмса, потому что она замолчала, а когда через минуту вновь заговорила, голос ее был уже не так уверен.
- Я не замечала, чтобы он относился к другим людям грубо или с жестокостью, но я ведь почти никогда не видела его в обществе. Мы скрывали свои отношения, вы ведь понимаете это? Я не могу с уверенностью сказать…
- Хорошо. С этим понятно. В таком случае, мистер Лерингтон, вопрос к вам: вы были знакомы с Энтерсом до женитьбы?
Мне показалось, что вопрос этот озадачил и даже словно бы напугал Лерингтона. Он запнулся на мгновение, но ответил:
- Да, мистер Холмс, мы вместе учились в колледже, однако, предвидя ваш вопрос, я должен сказать: Я не настолько хорошо знал его. Он не был тогда жестоким, его любили учителя, да и мы относились к нему с симпатией – он умел располагать к себе людей. Мне он тогда казался легкомысленным и беспечным, но абсолютно беззлобным. Я не понимаю, как он мог так измениться…
От его слов веяло такой горечью, что я почувствовал, как сжимается моё сердце. Холмс, кажется, тоже слегка смутился и быстро задал следующий вопрос, как мне показалось – просто чтобы сменить тему.
- Энтерс был коренным англичанином?
- Что? – Лерингтон озадаченно посмотрел на моего друга. – Я никогда не спрашивал, но – да, наверное, да.
- Нет…. – тихий, похожий на шелест ветра голос миссис Лерингтон заставил всех нас удивленно посмотреть на нее. Женщина вцепилась пальцами в платок, и, не поднимая глаз, проговорила:
- У Марка была родня в Германии. Кажется, дядя.
- Ты не рассказывала, Дэбри! – удивленно воскликнул Лерингтон.
- Я не думала, что это может быть важно… Мистер Холмс! – она в отчаянии вскинула глаза. – Вы спасете мою девочку?
Не ответить на эту отчаянную мольбу было невозможно, и я увидел, как Холмс, после секундного колебания, ответил:
- Я сделаю все, что в моих силах. Однако, боюсь, вам придется выбирать между дочерью и состоянием. Я советую собрать требуемую сумму. Это будет более безопасно для ребенка. Да – и ещё. Вам приказали принести всю сумму в субботу в то место, какое будет названо позднее. У вас есть предположения, куда? У Энтерса есть в Англии какие-нибудь родственники, возможно, тайное убежище, миссис Лерингтон?
Женщина вспыхнула, вскинула на Холмса свои дивные глаза, мечущие молнии, но почти тут же вновь сникла.
- Я не знаю… Мы всегда встречались дома… - ее губы задрожали, мне показалось, что она сейчас заплачет.
- Ну, хорошо, хорошо… - Холмс, похоже, тоже заметил это и вновь сменил тему. – Что ж, пока мы ничего не можем сделать, собирайте выкуп и ждите. Как только я узнаю ещё что-либо, я сообщу вам.
- Подождите, мистер Холмс! – Лерингтон уставился на моего друга с настоящим ужасом. – Вы хотите сказать, что Фрэнсис должна будет остаться с похитителями почти на неделю?!
- Возможно. А возможно, и нет. Пока я ничего не могу сказать. Одно знаю точно – пока вы не заплатили, жизни ребенка ничто не угрожает. На данный момент это все, что я могу сказать вам. Доктор, пожалуйста, проводите наших гостей.
Меня несколько удивило такое бесцеремонное выставление четы Лерингтон, но, по некоторым признакам, я видел, что мой друг уже с головой погружен в это дело, а в такие моменты он порой забывал о правилах приличия.
***
Всю ночь я слышал в гостиной тихие шаги – Холмс не спал, судя по всему, обдумывая дело. Когда же утром я спустился к завтраку, то увидел, что гостиная пуста, а пальто и шляпы Холмса нет на месте. Похоже, сегодня мой друг вовсе не ложился, и ушел с первыми лучами солнца.
Холмс вернулся примерно через час, встревоженный и хмурый.
На мой вопросительный взгляд он только покачал головой.
- Слишком мало сведений, чтобы можно было строить какую-либо теорию. Ешьте свой завтрак, Уотсон, боюсь, сегодня мне понадобится ваша помощь.
Не могу передать, как порадовали меня его слова. Последнее время мне казалось, что Холмс избегает привлекать меня к расследованиям. Возможно, это всего лишь моя мнительность, но после того случая в Корнуолле прошло уже несколько месяцев, и до сих пор мне не удалось заметить, чтобы мой друг был занят каким-нибудь делом, в то время как и следов неизбежной в таких случаях скуки я тоже не наблюдал. В тот раз, придя в себя после эксперимента с корнем дьяволовой ноги, который едва не стоил нам жизни и рассудка, Холмс клялся, что больше не будет подвергать мою жизнь опасности, вовлекая меня в свои рискованные эксперименты. Признаться, тогда я не принял его слова всерьез, но теперь долгое бездействие уже стало вызывать моё беспокойство.
Не дожидаясь, когда я позавтракаю, Холмс положил передо мной несколько телеграмм, попросил отправить их как можно скорее и, накинув пальто, выскочил на улицу. Его нетерпение передалось и мне – не дожидаясь десерта, я поспешно оделся и отправился на почту. Признаться, содержание телеграмм меня здорово озадачило:
«Прошу сообщить о семейном положении Марка Энтерса». Телеграмма была адресована в Германию, и, возможно, из-за слабого знания языка я неправильно понял текст.
Вторая телеграмма была ещё более странной:
Буду у Вас в три пополудни в связи с вопросом, касающемся вашего Дэниела»
Пунктом назначения было графство Суррей, и, как ни ломал я голову, не смог понять, кто такой этот Дэниел и какую он имеет связь с похищением Фрэнсис Леригнтон. Но одно соображение заставило моё и без того не слишком радужное настроение упасть ещё ниже – поезд в Суррей отходил через пятнадцать минут, и, судя по всему, именно на него и торопился Холмс. Меня же он опять не взял. Это вновь заставило меня задуматься: В одном ли только чувстве вины дело? Возможно я, сам того не зная, совершил что-то, что заставило Холмса потерять доверие ко мне? Эта мысль причинила мне боль, и я поспешил отогнать ее, решив сперва выполнить задание друга, а потом действовать по обстановке.
День прошел в сомнениях и беспокойстве, но около пяти вечера мне пришла телеграмма, в которой мой друг просил срочно посетить архив и выяснить все, касающееся давнего скандала в семье Фаррисов – особенно же Холмс, к моему изумлению, просил обратить внимание на действия юного Лерингтона. Признаться, такое задание здорово озадачило меня, но, невзирая на свое недоумение, я поспешил в архив – до закрытия оставалось всего три часа.
Сведения, которые мне удалось получить, оказались довольно странными: о странном ночном посетителе случайно проболтался на ужине случайно молодой Лерингтон, воспитывавшийся в семье Фаррис. Он высказал недоумение личностью садовника, который предпочитает работать по ночам, и его невинная обмолвка вызвала разбирательство и впоследствии громкий скандал. Меня несколько удивило то, что юноша не высказал своих подозрений раньше, хотя, по его словам, уже не раз видел чей-то силуэт в саду.
Вся эта информация, должно быть, могла представлять интерес для светских сплетников, но мне она показалась абсолютно бесполезной, и домой я возвращался огорченный тем, что не смог выполнить поручения своего друга.
Не успел я войти в дом и снять пальто, промокшее от мелкого холодного дождя, как по лестнице прогремели шаги и в гостиную ворвался Шерлок Холмс.
- Уотсон, как хорошо, что вы не успели раздеться! – без приветствия воскликнул он. – Дорогой друг, я вынужден просить вас вновь выйти в эту холодную дождливую ночь! Простите, но дело не терпит отлагательств, а я должен прямо сейчас проверить одну свою теорию…
Его бесцеремонность слегка покоробила меня, но торопливые слова были смягчены виноватой улыбкой и быстрым касанием тонкой руки к моему плечу, и я только кивнул:
- Хорошо, Холмс, куда нужно идти?
- Держите, - он протянул мне сложенный листок. – Зайдите в Бартс и передайте эту записку профессору Симмонсу. Вы ведь помните его?
Конечно же, я помнил этого милого рассеянного старичка, преподававшего мне когда-то фармакологию. Я сунул записку в карман и, вспомнив кое-что, удивленно вскинул брови:
- Господи, Холмс, но ведь ему сейчас должно быть около восьмидесяти!
- Восемьдесят два, если я правильно посчитал, - мой друг к этому времени уже скинул пальто и, не утруждаясь переодеванием, начал возится с реактивами. – Да, и на обратном пути занесите, пожалуйста, на почту эти телеграммы.
С этими словами он с головой погрузился в какой-то химический опыт, и я, зная, что в такие моменты разговаривать с ним бесполезно, вышел за дверь.
Любопытство – один из моих пороков, который только подстегивается соседством с консультирующим детективом, мистером Шерлоком Холмсом.
Остановившись под фонарем, я достал телеграмму, прикрыл ее рукой от дождя и постарался разобрать торопливые буквы. Содержание этой телеграммы оказалось для меня столь же непонятно, как и двух предыдущих:
«Просьба срочно сообщить о местонахождении Фридриха Хейнца». Вторая телеграмма запутала меня ещё больше: «Занимался ли Энтерс научной работой и если да, то над чем он работал последнее время?» Адресатом в обоих случаях было главное полицейское управление Германии. Мне пришло в голову, что Холмс уже понял почти все, связанное с этим делом, но, по своему обыкновению, не раскрывает своих карт до завершения игры.
***
Я опасался, что в такой поздний час не застану профессора в Бартсе, но, к счастью, он всё ещё был в лаборатории. Старик здорово удивил меня, вспомнив моё имя – похоже, с возрастом его память ничуть не ослабела. Взяв у меня записку Холмса, он внимательно прочитал ее, и, сняв очки, задумчиво произнес:
- Да, помню, талантливый был мальчик. Как раз… Да, аккурат десять лет назад читал я лекции в одном колледже в Суррее. Не запомнить Марка было нельзя. Так-то он учился из рук вон плохо, но в фармакологии был просто гениален. Я даже предлагал оказать ему протекцию, если решит поступать в Бартс, но он оказался замешан в каком-то скандале и уехал из страны. А жаль…
Увы, больше ничего о Марке Энтерсе старый профессор не смог вспомнить. Мы ещё полчаса поговорили, а потом я откланялся и поспешил на почту. Поход туда занял у меня ещё полчаса, и домой я возвращался уже по полной темноте.
К своей досаде, я заметил, что забыл дома почти все деньги, а мелочи, оставшейся в бумажнике, на кэб, увы, не хватало, так что пеший поход на Бейкер-стрит никак не улучшил моё настроение.
Мне оставалось только свернуть на нашу улицу, когда мне почудился слева какой-то шорох. Я замедлил шаг, прислушиваясь – а через секунду чья-то грязная рука внезапно зажала мне рот, меня с силой толкнули к стене, и я почувствовал, как к моему горлу прижалось холодное лезвие ножа.
Уже не раз приходилось мне попадать в подобные ситуации – как я уже говорил, соседство Шерлока Холмса нельзя назвать спокойным – и хорошо знал, что попытки сопротивления только раззадоривают уличных грабителей. Я замер, пытаясь определить, сколько человек на меня напало и удастся ли мне обезвредить их, не оставшись при этом без головы. Но в следующую минуту мне в живот уперлось дуло пистолета, заставив наконец ощутить холодок страха под ложечкой. В этот момент я разглядел нападающих. Меня держали двое: один с ножом, один – с револьвером странной конструкции, кажется, американским писсмейкером. Ещё один стоял в нескольких шагах, направив на меня свой пистолет и нервно поглядывая в сторону освещённой Бейкер-стрит.
Раньше, чем я успел что-либо предпринять, человек с ножом заговорил:
- Оставьте дело Фрэнсис Лерингтон, мистер Холмс, если не хотите раньше времени отправиться на тот свет! – мне показалось, что человек говорит с едва заметным акцентом, хотя я не смог сообразить, в какой стране так резко обрывают концы слов и произносят согласные, словно отчеканивая каждую букву. – Если я ещё раз замечу, что вы суете свой нос в чужие дела… - лезвие ножа вдавилось мне в шею, я ощутил резкую боль и почувствовал, как по шее потекла кровь. Лицо бандита приблизилось вплотную к моему, в темноте мне удалось разглядеть прямой нос и тяжелый, почти квадратный подбородок. Я успел уже проститься с жизнью, чувствуя почему-то даже не страх, а какое-то недоумение и злую досаду. А в следующую секунду нож убрался от моего горла, я почувствовал сильный удар в висок – кажется, рукоятью ножа – и, теряя сознание, сполз по стене.
***
Вернувшись в сознание, первым, что я ощутил, было тепло жарко натопленной комнаты. В голове стучало, словно в ней устроили соревнование все кузнецы Великобритании. Правый висок налился свинцом, его непереносимая тяжесть вызывала желание поднять руку и проверить, действительно ли моя голова все ещё на месте.
Внезапно я услышал звук льющейся воды, и на мой лоб опустилось восхитительно холодное полотенце. Сверху на него легла чья-то ладонь, и встревоженный голос Холмса окликнул меня:
- Уотсон, вы очнулись? Дорогой мой друг, прошу вас, откройте глаза!
Не подчиниться было невозможно, и я с трудом разлепил тяжелые веки. Шерлок Холмс стоял, склонившись надо мной и положив на лоб руку, и с тревогой вглядывался в моё лицо. Увидев, что я смотрю на него, он облегченно улыбнулся.
- Слава Богу, вы видите! Я боялся за ваше зрение, доктор. Такие удары по голове очень опасны.
- Со мной все хорошо, Холмс. Всего лишь легкое сотрясение.
Внезапно на лице моего друга отразилось отчаяние.
- Уотсон, ради Бога, простите меня! Я не должен был заставлять вас идти на улицу на ночь глядя! Если бы вас убили…
- Холмс, все в порядке! – я ощутил теплую волну признательности и, протянув руку, осторожно коснулся его плеча. – Со мной ничего страшного не случилось.
Это не мне, это вам надо быть осторожным. Люди, напавшие на меня, явно приняли меня за вас. Мне сказали: «бросьте дело Леригнтонов, мистер Холмс».
Моё сообщение, кажется, абсолютно не встревожило Холмса, он только помрачнел ещё больше.
- Должно быть, они заметили, как вы рылись в архиве и разговаривали с профессором. Доктор, дорогой мой, с сегодняшнего дня вы никуда не выходите – по крайней мере, один! А впрочем, нет! Вы завтра же уезжаете из Лондона. У вас ведь есть знакомые в деревне, я правильно помню?
- Холмс, Холмс, прекратите! – я рывком поднялся, не обращая внимания на вновь ввинтившуюся в висок боль. – Я никуда не уеду, даже не думайте об этом!
- Уотсон, послушайте меня…
- Нет, Холмс, это вы послушайте! – я, невзирая на его попытки уложить меня обратно в постель, сел и горячо заговорил:
- Вы не можете требовать от меня уехать. Я не буду сидеть в безопасности в то время, как вашей жизни угрожают. Однажды я уже послушался вас, оставил вас одного – и три года не уставал проклинать себя за это, - я осекся, поняв, что именно только что сказал. Рейхенбахский водопад воистину стал проклятием для нас обоих. Оба мы старались даже не упоминать слов Швейцария, Розенлау, Мейринген – и оба же знали, что никогда не сможем забыть и до конца простить то, что связано с этими названиями. И вот теперь я сам, постаравшийся когда-то закрыть эту тему, вновь заговорил о том, что до сих пор мучало нас обоих.
Холмс медленно сел, достал из кармана трубку, покрутил ее в руках, и, так и не закурив, сунул ее обратно. Повисло долгое, неловкое молчание. Наконец мой друг медленно проговорил:
- Что ж, Уотсон, как видно, мне не убедить вас. Да будет так, друг мой: я не стану настаивать на вашем отъезде, но вы пообещаете мне быть очень осторожны. Боюсь, это дело более опасно, чем показалось мне вначале.
Я не смог сдержать облегченного вздоха, и был рад, что Холмс не стал развивать больную тему.
Через минуту Холмс вновь заговорил, уже более бодрым тоном:
- Как ваша шея, Уотсон? Царапина неглубокая, но довольно болезненная. Возможно, мне все-таки стоило вызвать врача, чтобы осмотрел вас?
- Нет, нет, не нужно. Это действительно царапина, шить не придется. Я не хочу сейчас объяснять посторонним людям, что со мной случилось.
- Хорошо, в таком случае, постарайтесь заснуть.
Мой друг встал, поднял с подушки полотенце, которое я, не заметив, уронил, намочил его и вновь положил на мой лоб. Я почувствовал, как его прохладные пальцы осторожно коснулись шишки на виске – так бережно, словно я был хрустальным бокалом, который может разбиться от малейшего прикосновения; Холмс удрученно покачал головой, пожелал мне спокойной ночи и вышел, тихо притворив дверь. Я же провалился в полузабытье и до утра спал тяжелым, беспокойным сном, и, просыпаясь, каждый раз видел под дверью полоску света, пробивающуюся из гостиной.
***
Проснулся я от ощущения, что кто-то осторожно трясет меня за плечо. С трудом открыв глаза, я увидел, что в окна пробивается тусклый серый свет, а надо мной склонился Шерлок Холмс.
- Уотсон, как вы себя чувствуете? – он говорил тихо, но быстро.
- Все хорошо, Холмс, - бодро соврал я. Мой друг коротко невесело улыбнулся, убрал руку с моего лба и выпрямился во весь рост.
- В таком случае, умывайтесь и спускайтесь вниз. Завтрак уже на столе, и, боюсь, у нас сегодня будет много скучной и утомительной работы.
***
Спустившись в гостиную, я понял, что уж какой-какой, а скучной эта работа точно не будет. Вся гостиная была завалена картами Англии разной давности – рядом с современнейшим атласом Британской Империи я заметил несколько совсем старых карт и даже пожелтевший, обтрепавшийся свиток, должно быть, ещё времен Якова Первого. Надписи на нем практически не читались, и я удивился, где и зачем Холмс добыл этот музейный экспонат.
Сам Холмс был уже с головой погружен в изучение этих шедевров старинной картографии, и только молча кивнул мне на накрытый стол. Я увидел, что к своему завтраку он даже не притронулся, но ничего не сказал, лишь головой покачал – заставить его сейчас есть невозможно, я знал это по многолетнему опыту.
Наспех позавтракав, я поспешил присоединиться к своему другу.
- Холмс, что мы ищем?
- Ещё сам не знаю. Скорее всего, какой-нибудь древний замок, может быть, церковь – вот в этом районе, - он очертил ногтем круг, примерно двадцать-тридцать километров в диаметре, прикинул я. Однако в этот момент мне в голову пришла другая мысль, и я, оставив в покое старинные замки, спросил:
- А что за опыт вы так спешили провести вчера вечером?
- О, - Холмса почему-то очень обрадовал мой вопрос. – Вы задаете очень правильные вопросы, мой дорогой друг! Вы, должно быть, заметили, как заинтересовал меня конверт, в котором было прислано требование о выкупе? Дело в том, что на нем был след грязи. Должно быть, почтальон или же тот, кто написал его, уронил письмо на землю. На наше счастье, последние дни погода не баловала нас солнцем, и земля была влажной. Словом, той же ночью я провел анализ оставшихся на конверте частиц. Такая почва есть в Суррее, к сожалению, чтобы сделать более точный анализ, нужны образцы почв.
- А вы вчера ездили в Суррей, - медленно проговорил я, не в силах поверить в то, что рассказывает Холмс.
- Именно! – он подскочил, чуть не сбив с дивана стопку ветхих листов, и заметался по комнате, переступая через монбланы бумажной продукции. – Каково же было моё изумление, когда я внезапно заметил ту же почву, что и на конверте! Вы ведь понимаете, насколько это упрощает нашу задачу!
Я понимал, конечно, но не понимал многого другого.
- Но почему именно Суррей, Холмс? Почему вы поехали туда?
Мой друг поглядел на меня с недоумением, потом, улыбнувшись, виновато сказал:
- Прошу прощения, дорогой друг! Я ведь не рассказал, что обнаружил утром в архиве, вот вам и непонятны мои выводы. Дело в том, что ещё в разговоре с Лерингтонами мне показалось, что Дональд говорит с едва заметным акцентом. Я решил проверить свою теорию и прямо с утра пошел в архив. Знаете, оказывается, наш Лерингтон, а точнее, Леранж – француз. Он с родителями переехал в Англию около двадцати лет назад. Здесь семья сменила фамилию – я так понимаю, просто изменила ее произношения, чтобы не было сплетен. Отец скоро умер, а мать нанялась гувернанткой к семье Фаррис.
- Подождите! – что-то сверкнуло в моём мозгу, и я поспешил поделиться догадкой. – Значит, вот почему Лерингтон воспитывался в семье Фаррисов! И Дэниел – это французское произношение имени Дональд?
- Великолепно, Уотсон!
Похвала Холмса была редкостью, и я улыбнулся.
- Холмс, но ведь я ещё не рассказал вам, что узнал в архиве. Или вы уже и сами это знаете?
- Возможно, да, а возможно, и нет. Я ведь не знаю, что вы обнаружили.
Следующие полчаса я потратил на пересказ полученной вчера информации. Холмс то кивал, то недовольно хмурился, наконец, когда я замолчал, он вынул свою трубку и начал набивать ее, пробормотав:
- Да, это все объясняет…
- Что – всё?
Мой друг вскинул голову, виновато улыбнувшись.
- Нет-нет, Уотсон, не спрашивайте меня сейчас! Никакой уверенности ещё нет, это пока только мои догадки. Как только я буду уверен, я все вам расскажу, а пока – давайте поищем то место, где Энтерс мог бы спрятать девочку.
До полудня мы замеряли и чертили, надышались пылью столетий – и выбрали около десятка мест, где вполне возможно было спрятать девятилетнего ребенка. Многие из этих мест, такие, как заброшенный карьер недалеко от усадьбы Фаррисов, показались мне спорными, но меня, конечно, никто не спрашивал.
Личность напавших на меня людей вызывала у Холмса отчаянное любопытство. Я подробно рассказал Холмсу о ночном нападении, постаравшись не упустить ни одной детали, однако видел, что даже Холмсу не за что зацепиться. Так что мы заключили безмолвный договор не говорить пока об этом случае.
Однако после обеда случилось нечто, что вновь встревожило меня и заставило заподозрить, что Холмс знает намного больше, чем говорит.
Пришёл ответ на вчерашние телеграммы. Прочитав их, Холмс почему-то помрачнел, кивнул, пробормотал себе под нос что-то непонятное и, поспешно накинув пальто, выскочил из дома. Я задумчиво перечитал все телеграммы, пытаясь понять, что могло вызвать такую странную реакцию лучшего в мире детектива. Вот эти телеграммы:
«Вдовец, жена и дочь умерли полгода назад от малярии».
«Фридрих Хенц уехал из Германии месяц назад, нынешнее местонахождение неизвестно».
«Занимался разработками антидота от ядов опийной группы. Последняя разработка не завершена: …» В конце телеграммы следовала длинная формула, которую я, к своему стыду, не смог ни понять, ни даже запомнить, и поэтому не привожу ее.
Прочитав все телеграммы ещё несколько раз, я понял, что окончательно запутался. Голова моя вновь разболелась, и, устав ждать Холмса, я поднялся к себе в спальню.
Разбудило меня вновь прикосновение холодных пальцев ко лбу. С трудом открыв глаза, я увидел встревоженное лицо Холмса и понял, что у меня, похоже, жар.
- Быть может, мне стоит попросить о помощи вашего бывшего соседа, мистера Оксшота, друг мой? Боюсь, ваша травма серьезней, чем мне вчера показалось. Я опасаюсь сотрясения мозга.
Забота в голосе Холмса заставила меня благодарно улыбнуться, но все-таки я возразил:
- Не стоит, право же. Сотрясение да, есть, но небольшое, и я сам знаю, как его лечить. Вам удалось что-нибудь узнать, Холмс?
В ответ он покачал головой и тихо ответил:
- Да, узнал, и это меня не радует. Нет-нет, прошу вас, не расспрашивайте меня! Придет время, я все вам расскажу, а пока – не пытайте меня!
Я вынужден был замолчать.
Но, спустившись в гостиную, я увидел, как Холмс неловко двинул рукой, перебирая газеты, и едва заметно поморщился от боли.
- Господи, Холмс, что с вашей рукой?! – я, не слушая возражений, ощупал его плечо, и чуть выше локтя обнаружил буроватое пятно.
- Уотсон, ну что вы так разнервничались! – он досадливо дернул губой. – Всего лишь небольшая уличная драка.
Однако у меня было свое мнение на этот счет. Я помог моему другу снять рубашку и недовольно осмотрел рану. Холмс был прав, ранение не было серьезным – лезвие ножа только зацепило кожу, однако царапина, судя по всему, причиняла боль, и я счел необходимым обработать ее. Холмс задумчиво смотрел, как я смазываю антисептиком рану, и о чем-то размышлял. Несколько раз я ловил на себе его испытующий взгляд, в какой-то момент мне показалось, что он хочет о чем-то меня спросить, но, уже открыв рот, он внезапно передумал и углубился в изучение карт. Признаться, его поведение вызвало у меня досаду и вновь заставило меня задуматься о доверии Холмса ко мне. Показалось ли мне, или я действительно видел это мучительное колебание – «сказать ему, или все-таки не стоит?»…
До вечера Холмс был хмур и подавлен. Около пяти пополудни миссис Хадсон объявила, что пришёл инспектор Лейстред. Я испугался, увидев, какое обречённое выражение вдруг появилось на лице моего друга.
Инспектор поздоровался с нами обоими и, не утруждаясь дальше вежливостью, прямо спросил:
- Откуда вы узнали?
- Сколько ей лет? Инспектор, прошу вас, отвечайте, вы же меня знаете! Пока у меня не будет уверенности в своих словах, вы всё равно ничего из меня не выбьете!
Признаться, этот странный диалог озадачил меня. Но раньше, чем я успел что-то спросить, Холмс бросил на меня предупреждающий взгляд и вновь повернулся к Лейстреду.
- Итак, инспектор?
- Мэри Танхем, 10 лет, - нехотя ответил тот. – Утонула сегодня утром. Тела ещё не нашли.
Холмс помрачнел ещё больше и кивнул каким-то своим мыслям.
- Какая у девочки была группа крови?
- Что? Право, я не интересовался… - инспектор растерялся ещё больше, да и у меня этот разговор всё больше вызывал ощущение театра абсурда.
- Хорошо, в таком случае узнайте и срочно скажите мне.
- Вы что, беретесь за это дело?..
- Не вижу необходимости. Ребенка уже не спасти, и, если я правильно вас понял, это был несчастный случай. Остальное я расскажу вам потом, - с этими словами он довольно бесцеремонно выставил нашего гостя за дверь.
Должно быть, недоумение было слишком явно написано на моём лице, потому что Холмс вдруг взорвался:
- Господи, Уотсон, ну что вы так на меня смотрите! Да, я знал, что будет похищен или убит ещё один ребенок, ещё после получения телеграммы, но я ничего не мог сделать. В Лондоне тысячи детей, подходящих по возрасту, я просто физически не могу защитить всех!
Этот яростный монолог, исполненный настоящего отчаяния, заставил меня сперва замереть, как столб, а потом подойти и осторожно положить руку ему на плечо:
- Холмс, успокойтесь. Я ни в чем вас не обвиняю, как вам только в голову могло такое прийти! Просто я ни слова не понял из вашего диалога, и мне кажется, вы что-то знаете, но никому не говорите.
Он устало сгорбился, закрыв глаза. Несколько минут он стоял так, потом шевельнулся – я поспешно убрал руку – сел в кресло и протянул мне телеграммы.
- Фридрих Хейнс. Несколько лет назад его судили за шантаж и убийство, но улик против него найти не удалось, и он был оправдан. Когда выяснилось, что Энтерс родом из Германии, я сразу заподозрил Хейнса. И вот – ответ. Местонахождение неизвестно, но готов поклясться, что он в Англии. Я был уже почти уверен в этом, когда вы описали напавших на вас людей – помните, человек с квадратным подбородком и странным акцентом? Это германский акцент, Уотсон. Телеграмма только подтвердила мои опасения.
Он выглядел совершенно убитым. Я растерянно замер рядом, не зная, чем помочь, и неосознанно вновь положил руку ему на плечо. Несмотря на мои опасения, он не попытался сбросить мою руку, наоборот, послал мне усталый благодарный взгляд и продолжил:
- Энтерс не опасен, ему нужна только его дочь. Взгляните на телеграмму, Уотсон. Недавно он потерял жену и дочь, я думаю, он захотел вернуть ребенка, которого считал своим – да так, по сути, оно и было. Если бы он был один, то, наверное, он и выкупа ждать бы не стал – забрал девочку и уехал в Германию – или ещё куда-нибудь. Мне сразу показалось подозрительным, что днем ребенка похитили, а всего через несколько часов пришло письмо с требованием выкупа. Оно бы не успело дойти! Такое ощущение, что похищение планировалось зарание, и поизошло бы в любом случае, даже если бы Лерингтоны не обратились в полицию. Нет, Энтерс не причинит девочке вреда. Но вот Хейнс… Хейнсу нужны всегда только деньги – и ради них он не стесняется убивать. Я боялся, что эта парочка решится на подмену – подкинут тело девочки подходящего возраста, предварительно его изуродовав, туда, куда родители принесут выкуп. Очень надеюсь, что смерть маленькой Мэри – действительно случайность, а не убийство…
- Холмс, даже если убийство, вы в нем не виноваты. Вы ничего не могли сделать, и не должны теперь себя винить.
Наш разговор внезапно прервала миссис Хадсон, сообщившая, что Холмса ждет мистер Лерингтон.
Я удивился такому неожиданному визиту, но Холмс, кажется, ждал его, поскольку извинился и виновато попросил разрешения поговорить с Дональдом Лерингтоном наедине.
Я поднялся к себе в комнату. Несмотря на то, что я почти полдня проспал, моя голова вновь начала болеть, и, решив полежать немного и подождать конца разговора, я провалился в глубокий сон без сновидений.
POV Шерлока Холмса.
Я мрачно посмотрел на вошедшего в гостиную Лерингтона и коротко кивнул ему на кресло.
- Итак, мистер Лерингтон, вы не хотите рассказать мне настоящую причину ненависти Энтерса к вам?
- Я рассказал вам все, что знал, если у вас появились вопросы, пожалуйста, задавайте! – он говорил спокойно, но я увидел, что его губы побелели от волнения.
Этот человек вызывал у меня удивляющее меня самого отвращение. И я сказал холодно и резко:
- Вы не сказали мне самого главного. Энтерсу нужны не деньги. Точнее, не только деньги.
- Чт-то… что вы имеете в виду? – стремительно бледнея, пробормотал Дональд.
- Мистер Лерингтон! Вы пришли просить у меня помощи, и я вас предупредил, что вы должны быть предельно искренни. Я не выношу, когда мои клиенты начинают лгать мне о тех вещах, которые имеют прямоё отношение к решению их проблемы. И я сразу предупредил вас, что в подобном случае я бросаю дело.
- Нет! Прошу вас, ради Бога!
- Что ж, если вы не хотите даже сейчас быть искренни, я расскажу сам. Вы были влюблены в Дебору Фаррис, однако она не отвечала вам взаимностью, мечтая о некоей прекрасной и возвышенной любви, а к вам относясь как к брату. И тогда вы придумали свой план.
Лерингтон с самым несчастным видом опустил голову, вся его поза выражала отчаяние. Однако я не ощущал к этому человеку никакой жалости, и продолжил все так же жёстко.
- Вы договорились со своим университетским знакомым, Марком Энтерсом, очень красивым человеком, чтобы он разыграл безумную страсть, очаровал вашу возлюбленную – а потом исчез, оставив ее разочаровавшейся в любви. Я не знаю, что случилось в подробностях, но, судя по всему, Энтерс сам влюбился в мисс Фаррис. Когда же вы узнали о ее беременности, вы предали и своего друга, и свою возлюбленную. Вы рассказали все родителям девушки, зная, что они не простят ей позора. После этого Марку Энтерсу оставалось только бежать в Германию, а вы легко получили руку безучастной ко всему Деборы. Есть ли в моём рассказе что-то, о чем я забыл упомянуть? – я сложил руки на груди, в глубине души наслаждаясь произведенным эффектом. Доктор Уотсон прав, считая, что я несколько тщеславен – увы, должен признаться, есть у меня такая слабость. Но в свое оправдание могу лишь сказать, что я никогда не позволяю этой слабости влиять на мою работу.
Однако на Дональда Лерингтона мой рассказ произвел поистине поразительное впечатление. Какое-то время он сидел, сгорбившись и закрыв лицо руками, в кресле, затем вскочил, несколько секунд стоял напротив меня, тяжело дыша и сжимая и разжимая кулаки, а потом внезапно покачнулся и рухнул предо мной на колени.
- Мистер Холмс, вы все рассказали правильно. Но я умоляю – не отказывайтесь от нашего дела! Никто, кроме вас, не сможет спасти Фрэн! Прошу вас, умоляю – не бросайте нас! Вы правы, я совершил подлость – но, видит Бог, я уже заплатил за нее сполна! Не заставляйте расплачиваться за мои грехи мою девочку! – он вновь закрыл лицо ладонями и глухо, безысходно зарыдал.
Признаться, его реакция несколько озадачила меня. То, что этот человек был способен на столь глубокую преданность чужому, по сути, ребёнку, было для меня неожиданностью И, хоть я и видел, что он сейчас абсолютно искренен, я не мог удержаться, чтобы ещё раз не поддеть его:
- Почему вы так беспокоитесь за мисс Фрэнсис? Ведь это не ваша дочь. Простого подсчета сроков достаточно для этого утверждения.
Он поднял на меня глаза. Лицо его дергалось, словно от боли, и он не сразу смог совладать с горлом.
- Мистер Холмс, я никогда не сомневался в том, чья кровь течет в жилах Фрэн. Но меня это не волнует. Пойми те же меня, это мой ребёнок! У вас нет детей, вам не понять… Я растил её, я всегда считал её своей! И Дэбри… Господи, мистер Холмс, Дэбри заплатила за жизнь нашей девочки здоровьем, было хирургическое вмешательство, и… - Он подавился рыданием, и, с трудом переведя дыхание, договорил с жутковатым, мертвенным спокойствием. – Если Фрэнсис умрет, я потеряю обоих. Дебора просто не переживёт этого. Пожалуйста, спасите мою девочку… Я понимаю, вы презираете меня, но Фрэн ни в чем не виновата! О, Боже, за что? За что это ей?!
Он вновь затрясся в рыданиях, даже не пытаясь подняться с пола. Несмотря на своё глубокое отвращение к этому человеку, я почувствовал себя неуютно. Естественно, я не собирался бросать это в высшей степени интересное дело, тем более, что Лерингтон был прав – лишь я мог спасти маленькую Фрэнсис. Я собирался помучить Лерингтона страхом и неизвестностью и лишь потом сообщить о своем намерении довести дело до конца. Однако искреннее горе этого, в высшей степени неприятного мне человека, внезапно что-то затронуло во мне, и я устало произнес:
- Мистер Лерингтон, я не желаю иметь с вами никаких дел, однако мисс Фрэнсис не может отвечать за грехи вашей молодости. Я освобожу девочку, обещаю, однако с этого момента вы будете говорить мне только правду.
Лерингтон поднял голову, его губы все ещё дергались, он схватил мою руку, бормоча благодарности, и я с отвращением вырвал у него свою ладонь.
- Это не все мои условия, Леранж! Вы даете мне карт-бланш на любые действия, какие я посчитаю необходимыми.
- Хорошо.
- И вы будете выполнять все мои указания, какими бы глупыми или опасными они вам не показались.
- Хорошо, - Дональд вскинул глаза и устало посмотрел на меня.
- И ещё – вы дадите мне слово, что сами расскажете всю эту историю в тот момент, когда я этого потребую.
Вот тут его проняло. Он уставился на меня с ужасом и отчаянием, и мне показалось, что он сейчас откажется. Но через миг его глаза потухли, и он обреченно уронил голову:
- Я согласен…
Я ждал ещё какого-нибудь ответа, но он молчал, и через несколько секунд я открыл дверь и холодно предложил выйти.
Стоило ему выйти, как я сорвался с места и, на ходу набивая трубку, постарался обдумать ситуацию. Это была последняя проверка. Лерингтон подтвердил мои подозрения, и теперь я понимал, что все гораздо более серьезно, чем казалось мне вначале. Озлобленный, лишившийся всего человек способен на что угодно – хотя я и сомневался, что Энтерс пойдет на убийство. Но, что бы ни сделал Энтерс, что бы он не собирался ещё сделать, виновником всего этого был Дональд Лерингтон. Я видел, что его страх за жизнь дочери искренен, и в то же время не мог избавиться от брезгливости. Сколько же мерзости несет в себе человек – и сколько в душе каждого из нас темных омутов, из которых в любой момент готовы подняться самые мерзкие пороки – и жадность и подлость – пожалуй, самые безобидные из них…
POV Джона Уотсона.
Когда, уже около шести вечера, я проснулся и спустился вниз, Холмс сидел в своем кресле, весь окутанный табачным дымом. На моё приветствие он никак не отреагировал и, лишь когда я встревоженно потряс его за плечо, поднял на меня глаза, глядя куда-то мимо меня. Признаться, в первый момент это напугало меня, вновь напомнив о его губительной привычке, от которой Холмс с трудом избавился несколько лет назад. Однако через мгновение он, увидев выражение моего лица, рассмеялся и потрепал меня по плечу – смех этот был горький, но, к своему облегчению, я не услышал в нем ломких ноток, свидетельствующих о возвращению к употреблению кокаина.
- Не беспокойтесь, дорогой Уотсон, я не вернулся в объятия так страстно ненавидимого вами зелья! Я просто размышляю.
- О чем же, Холмс?
- О несовершенстве мира, друг мой, и о людской подлости. Воистине, этот дивный мир не заслуживает такого жестокого и мелочного хозяина, как homo sapiens.
Должно быть, на моём лицо слишком явно отразилось недоумение, потому что Холмс вздохнул и заговорил уже своим обычным тоном:
- Вы замечали, Уотсон, как часто люди, движимые высокими чувствами, ради достижения своих, несомненно, благородных целей начинают совершать неблаговидные поступки? О, конечно, они находят им достойные оправдания, но за одной целью вырастает другая, и со временем человек перестает видеть границу между добром и злом.
Теперь наконец я понял, о чем он говорит.
- Конечно, замечал, Холмс. Мне не раз доводилось наблюдать такое, увы. Но, думаю, после похищения невинного ребенка Энтерс уже не может вызвать ничьего сочувствия – он перешел ту грань, о которой вы только что говорили, и пути назад, боюсь, для него нет.
Холмс внезапно подался вперед, впившись глазами в моё лицо. Меня удивил его взгляд – печальный, насмешливый, наполненный какой-то затаенной нежности и тоски. Но через мгновенье он вновь откинулся на спинку кресла и согласно кивнул головой.
- Вы, как всегда, правы, дорогой Уотсон. Энтерс не заслуживает нашего сочувствия. Зато его заслуживает мисс Лерингтон, которая уже двое суток находится в обществе незнакомого человека, похитившего ее, и вынужденная, увы, находиться в его обществе до вечера субботы.
- Значит, вы намерены ждать?
- О да, Уотсон, ждать! Но не в праздности, нет. Видите ли… - я видел, что мой друг колеблется, словно решая, что можно мне сказать, а что нет. Это колебание больно укололо меня, но я ничем не показал своей обиды и только спросил:
- Если я правильно понял, вы намерены позволить Лерингтону передать выкуп за дочь?
- Естественно, Уотсон! – Холмс ответил с таким недоумением, словно уже говорил мне об этом не раз, и вот я вновь задаю глупые вопросы. Но почти тут же он виновато улыбнулся и проговорил:
- Мои извинения, дорогой друг! Я совсем забыл, что ещё не посвятил вас в подробности! Что ж, вкратце я представляю себе это так: Лерингтон передаст деньги вымогателям – уверен, что на встречу придет сам Энтерс. Ребенка он с собой не возьмет, это точно – он ведь собирается скрыться с ней. Я полагаю, что девочки уже не будет в том месте, где назначена встреча. Скорее всего, ее заранее спрячут, возможно, усыпят, чтобы не шумела. Когда Лерингтон отдаст выкуп, ему объяснят, где он может найти дочь. А вот дальше начинаются сплошные догадки. Думаю, что тело того несчастного ребенка, который утонул сегодня, постараются выдать за Фрэнсис, конечно, оно должно быть сильно изуродовано, чтобы отец мог спутать его со своей дочерью. Но это, я думаю, мы узнаем по ходу пьесы.
- Холмс, это все мне понятно, хотя я и не понимаю, если честно, как вы смогли получить столько сведений за столь короткий срок, – я покачал головой, осмысливая услышанное, и продолжил. – Но вы так и не объяснили, как собираетесь освободить ребенка.
- Уотсон, дорогой мой, но это ведь совсем просто! Пока Дональд Лерингтон будет отвлекать на себя похитителей, мы с вами найдем девочку – а дальнейшее предоставим Лейстреду. Знаете, я бы на его месте отпустил Энтерса – он, по сути, безобиден, хоть и преступник. Мне многое порассказали о нем в Суррее – оказывается, его там помнят и отзываются очень тепло. Я не думаю, что он способен на убийство. Помните ту формулу, которую прислали в телеграмме? Так вот, профессор Симмонс утверждает, что это неизвестный наркотик опийной группы, и физиологически он безопасен.
- Любой наркотик, Холмс – да и любое другое лекарство – может оказаться смертельным при превышении дозировки. Вам ли это не знать? – я укоризненно покачал головой, про себя удивляясь странному настроению друга.
Тот внезапно тихо, невесело засмеялся и, обняв меня за плечо, на мгновение притянул к себе.
- Какой странный день сегодня, Уотсон! Я стараюсь оправдать преступника, вы же, вечно ищущий оправдание человеческим слабостям, сегодня так непримиримы…
Я хотел было ответить что-то резкое, мне показалось, что такое Холмс знает что-то такое, что заставляет его жалеть Энтерса, но мне не говорит. Обида на недоверие захлестнула меня с головой, я уже было готов обрушиться на своего друга с гневной отповедью – но внезапно заметил в его глазах печаль и ещё какое-то выражение, мелькнувшее и тут же исчезнувшее. Я внезапно понял, что Холмс очень испугался за меня вчера, и сейчас тоже беспокоится. Почему я всегда ищу в действиях моего самого дорогого друга признаки неприязни?! Ни разу, за все наше знакомство Холмс не сделал ничего, что могло бы мне повредить – хотя его скрытность и выводила частенько меня из себя. Пожалуй, пора прекратить вести себя, как мальчишка, и просто довериться Холмсу.
Я улыбнулся и проговорил:
- Значит, мы можем не беспокоиться за жизнь Фрэнсис Лерингтон. Что вы собираетесь делать дальше, Холмс?
- Пока – ничего. Сейчас мы больше ничего не можем предпринять.
В этот момент мы были вынуждены прервать свой разговор, так как в гостиную вошла наша квартирная хозяйка и сообщила, что для мистера Холмса только что была передана записка.
Холмс поспешно выхватил конверт из рук женщины, поблагодарив ее небрежным кивком, и углубился в чтение. Через минуту он смял записку и порывисто обернулся ко мне. На его скулах горел лихорадочный румянец, глаза сверкали возбуждением.
- Уотсон, чувствуете ли вы себя достаточно здоровым, чтобы совершить небольшую прогулку?
- Несомненно, Холмс. Но что случилось?
Но он только покачал головой и сунул мне в руки моё пальто.
- Мы можем поговорить в кэбе, друг мой, а пока давайте поторопимся!
Трясясь в кэбе по безмолвным улицам, я наконец решился спросить:
- Что было в этой записке, Холмс? Мне показалось, что новости обрадовали вас.
- О да, можно сказать и так, - мой друг загадочно улыбнулся и, вытащив из кармана трубку, принялся ее набивать. – Видите ли, я дал поручение своим осведомителям из определенных слоев лондонского общества разыскать людей, напавших на вас. Я не рассчитывал, что кто-нибудь обратит внимания на Хейнса – он всегда очень осторожен, но вот второй… Как хорошо, что вы запомнили марку оружия, Уотсон! Писсмейкер довольно новая и очень дорогая модель, и конечно, преступник с таким оружием будет привлекать внимание. И вот – ответ от моего осведомителя: человека с таким оружием, наемного убийцу среднего пошиба, видели в Сохо, имя неизвестно, но местные называют его Миротворец.
Я не мог не оценить своеобразного юмора преступного мира. Миротворцем – «писсмейкером» называлась новая модель кольта, поступившая в производство не так давно. Это оружие вызывало у меня, хирурга, необоримое отвращение – пули со смещенным центром тяжести, вылетавшие из него, наносили ужасные повреждения, исцелить которые было невероятно трудно.
Однако еще одна мысль заставила меня отвлечься от размышлений об оружии.
- Я думал, что вы сразу расплачиваетесь с солдатами своих «нерегулярных войск», Холмс.
- Обычно, да, - он, наконец, справился со своей трубкой и выпустил в потолок первое кольцо дыма. – Но Хантер – личность особая. Светиться он не любит, предпочитая общаться подобными записками. Я расплачусь с ним тогда, когда это будет ему удобно. В накладе он не останется, и он это прекрасно знает. Впрочем, это неважно. Главное вот в чем – Хантер утверждает, что человек, соответствующий вашему описанию, найден сегодня мертвым. Мы едем в морг, Уотсон.
Это сообщение несколько удивила меня, но Холмс, кажется, вновь погрузился в свои размышления, и остаток пути мы проделали в молчании.
Служитель морга провел нас в просторное помещение с высоким потолком и оставил одних. Стоило ему закрыть за собой дверь, как Холмс стремительно подошел к лежащему на прозекторском столе телу и отдернул простыню.
- Вы узнаете его, Уотсон?
- Да, кажется, это он.
Холмс уже не слушал меня. Он внимательно осматривал труп, общаривая его и бормоча что-то себе под нос. Потом низко пригнулся к лицу мертвеца, словно намеревался его поцеловать, и принюхался, я видел, как раздулись крылья его тонкого носа. Наконец, с разочарованным видом он разогнулся и подозвал меня поближе.
- Вам ничего не кажется странным в этом теле, доктор?
- Пожалуй, нет, хотя… Я не могу определить причину смерти.
- Вот как? – мой друг с любопытством вперил в меня взгляд, и я поспешил уточнить свое высказывание.
- Точнее говоря, я могу назвать причину смерти – удар, но не могу понять, что вызвало его. Я не вижу признаков сердечной недостаточности и, пожалуй, сказал бы, что его убили – но ран на теле тоже нет. Кроме того, посмотрите на его лицо, Холмс!
Мой друг согласно кивнул. Несомненно, застывшее, искаженное не то страхом, не то страданием лицо тоже привлекло его внимание.
- У Брэнды Тридженнис тоже не было ран… - его тихий голос заставил меня вздрогнуть, вспомнив то в высшей степени трагичное дело. С минуту мы оба молчали, потом Холмс заговорил снова:
- Я вновь думаю о той формуле, что прислали мне из Германии. Что бы там ни думали коллеги Энтерса, но, боюсь, он довел свою работу до конца. Судя по всему, именно этим веществом и убили Миротворца. Уверен, что это работа Хейнса – возможно, наемника не удовлетворила оплата его трудов, и он постарался надавить на германца. Что ж, Уотсон, нам нечего больше делать, давайте покинем эту юдоль скорби.
По дороге домой мой друг говорил не переставая. Он рассказал мне о прошлом Фридриха Хейнса – молодой человек закончил Люксембургский университет, в совершенстве знал несколько языков, увлекался химией, историей и старинным оружием. Казалось бы, его ждет блестящее будущее – но он выбрал путь преступника, и вот теперь мы вынуждены гадать, что может предпринять этот жестокий и беспринципный человек в погоне за богатством…
Однако дома возбуждение Холмса внезапно угасло, и он вновь погрузился в печальные размышления. Я постарался было развлечь его разговором, но на все мои вопросы Холмс отвечал коротко и односложно, явно с трудом выныривая из своих мыслей, и я оставил его в покое, взявшись разбирать свои старые записи.
Однако примерно через полчаса Холмс сам возобновил прерванный было разговор –причем сделал это довольно странным способом.
- Мне неприятно это дело, Уотсон, - его мрачный голос заставил меня оставить свои дела и подойти к нему. – Грязная и отвратительная история, завязанная на лжи, человеческой подлости и мелочности. Я бы хотел никогда не притрагиваться к ней, но увы, я не могу отступить. От моих – наших, дорогой друг! – действий зависит жизнь человека, который единственный чист в этой истории. Жизнь Фрэнсис Лерингтон в наших руках, Уотсон, и мы должны сделать все, чтобы оправдать доверие ее родителей. Мы пойдем с вами вдвоем, Уотсон. Привлекать полицию нельзя – она не умеет действовать тихо и тонко. Вы еще не передумали, Уотсон?
- Естественно, я не передумал, Холмс! - Его слова произвели на меня гнетущее впечатление, однако я не мог не порадоваться тому, что Холмс больше не пытается отказаться от моего общества, и постарался придать своему голосу бодрость, какую на самом деле не испытывал. Детектив, который, как всегда, читал меня как открытую книгу, усмехнулся и проговорил:
- Я думаю, друг мой, вам стоит занять себя чем-нибудь более стоящим, чем грустные мысли. Я надеюсь, что смогу исправить ваше настроение, которое сам же, признаюсь, и испортил.
С этими словами этот невероятный человек стремительно вскочил с кресла, метнулся в свою комнату и через минуту вернулся со скрипкой. Что ж, я действительно отвлекся – меня всегда восхищала музыка, извлекаемая уверенными тонкими пальцами моего друга. Но вряд ли печальная мелодия, слетавшая со скрипки Холмса, могла развеять мои грустные мысли…
Примерно через полчаса Холмс внезапно опустил смычок, взглянул на часы, и, быстрым шагом пройдя наверх, вскоре вернулся одетым как для прогулки.
- Господи, Холмс, куда вы? Неужели вы собираетесь выйти на улицу в такое время?!
Холмс коротко улыбнулся в ответ на мою тираду и спокойно проговорил:
- Именно, дорогой Уотсон, именно собираюсь. Мне назначена встреча – профессор Симмонс обещал сделать для меня кое-что. Нет, нет, Уотсон, даже не думайте!
Я застыл с открытым ртом, так и не успев сказать, что намерен ехать с ним.
- Вы ведь собирались предложить мне свое общество, не так ли? Простите, друг мой, но я не могу этого позволить. Во-первых, вы ещё не оправились от сотрясения мозга, я же сегодня и без того переутомил вас. А во-вторых, а уезжаю всего на час, к тому же не пойду пешком, как вы вчера, а возьму кэб. Вам нет нужды беспокоиться за меня.
С этими словами мой друг нахлобучил шляпу и, ободряюще улыбнувшись мне, сбежал по лестнице. Я услышал, как он что-то сказал, видимо, называя адрес, потом по брусчатке застучали подковы – и все стихло.
Несмотря на разговор с Холмсом, на душе у меня было неспокойно. Даже если Энтерс безвреден, как ученик воскресной школы, оставался ещё Хейнс, который, похоже, не гнушался грязными способами достижения цели. На улице совсем стемнело, и я начал ощущать беспокойство: Холмс так настойчиво просил меня соблюдать осторожность, а сам, похоже, совсем не берегся. Мои размышления прервал истошный стук в дверь. По лестнице к входной двери прошелестели шаги миссис Хадсон, и я услышал взволнованные детские голоса. Внезапно я почувствовал дикий, почти иррациональный ужас – такой порой чувствуешь, получая телеграмму – ты ещё ничего не знаешь о ее содержании, но сердцем уже ощутил подступившую беду.
Я слетел по лестнице вниз. Один из мальчишек – я узнал Уиггинса – пронырнул под рукой нашей квартирной хозяйки и бросился ко мне.
- Доктор, пойдемте, скорее!
- Уиггинс, что случилось? – я постарался говорить спокойно и строго, но чувствовал, что и мой голос срывается.
- Там мистер Холмс! На углу! На него напали, Майки говорит, что он умер, но он ведь не мог, правда же?!
Я ощутил, как моё сердце падает куда-то вниз. Детские голоса словно отдалились, перестали иметь для меня какое-то значение. Не тратя времени на то, чтобы взять пальто, я выскочил на улицу и бросился вслед за мальчишками.
Мертвого человека я увидел прямо на углу – светловолосый мужчина лежал лицом вниз в какой-то странной изломанной позе, которая сразу сказала мне, что помощь моя ему уже не требуется. Вокруг его головы успела натечь большая лужа крови, казавшаяся черной в темноте подступающей ночи.
Холмса я заметил не сразу – он лежал в тени, у стены, неловко подогнув под себя одну руку и вытянув вперед вторую, судорожно вцепившуюся в выступающий камень мостовой.
Никогда я не забуду ужаса, который испытал, увидев моего дорогого друга, лежащего на грязной мостовой в огромной луже крови без всяких признаков жизни.
Упав рядом с ним на колени, не обращая внимания на грязь, я прижал пальцы к его сонной артерии, где лучше всего у человека прослушивается пульс. К своему ужасу, я не ощутил ничего. Почти теряя сознания от страха, я осторожно перевернул его, непослушными пальцами расстегнул его пальто и приник ухом к груди. Через несколько мучительных секунд, когда мне казалось, что сердце моё остановилось вместе с сердцем Холмса, я услышал еле заметные, неритмичные удары.
События последующих часов почти не сохранились в моёй памяти. Смутно вспоминаю, как кричал, зовя на помощь, как нес моего друга домой – хотя, сколько не прилагаю усилий, не могу вспомнить, кто мне помогал. Несколько часов вместе с приехавшим по просьбе миссис Хадсон доктором Лесли Оксшотом, моим бывшим соседом, я боролся за жизнь Шерлока Холмса. На теле детектива было несколько глубоких ножевых ранений, к счастью, не задевших жизненно важных органов, на затылке огромная гематома. Несколько раз мне казалось, что нам не удастся его спасти – он потерял много крови, и, кроме того, я опасался заражения. И, только когда над Лондоном забрезжил бледный весенний рассвет, я смог наконец с уверенностью сказать, что жизни Холмса ничего больше не угрожает.
Я смутно слышал, как миссис Хадсон с благодарностями провожает Лесли, но сам я не мог даже сдвинуться с места. Странное оцепенение внезапно овладело мной, словно я, как жертвы Горгоны Медузы, вдруг превратился с мраморную статую. Не помню, сколько времени сидел я у постели Холмса, держа в руках холодную тонкую ладонь с едва заметно подрагивающей жилкой. Мне было страшно, как никогда. В эту ночь я пережил свой самый страшный кошмар – словно вновь вернулся к тому чудовищному ревущему потоку неподалеку от Мейрингена. Все эти годы я боялся признаться себе, что больше всего на свете боюсь вновь потерять своего лучшего, своего единственного друга. Тогда, возвращаясь в опустевший Лондон из Швейцарии, я чувствовал, как погасло во мне что-то, что давало мне жизнь почти десять лет. Со стыдом вспоминал я мгновения мучительного, но в то же время сладостного колебания, когда стоял на самом краю тропинки, мечтая прекратить боль, которой никогда не испытывал раньше. Тогда только мысль о моей бедной жене удержала меня от гибельного шага в пустоту. Но теперь моя дорогая Мэри вот уже много лет покоится на кладбище, и, случись непоправимое, уже никто не остановит меня по эту сторону черты.
Мои тяжелые мысли прервала миссис Хадсон. Пришли супруги Лерингтон. Ещё раз проверив состояние Холмса и убедившись, что сердце его бьется ровно и уверенно, а болезненный жар спал, я укрыл его потеплее и спустился в гостиную.
Узнав о ранении Холмса, они пришли в ужас. Понимая, что значила для них поддержка консультирующего детектива, я заверил их, что Холмс посвятил меня во все подробности их дела и, если до вечера субботы он не придет в себя и не захочет изменить план, я сам пойду с мистером Лерингтоном и верну наконец маленькую Фрэнсис измученным родителям.
***
POV Шерлока Холмса. 17 апреля 189… года
Оставив встревоженного Уотсона в гостиной, я спустился по лестнице, преисполненный решимости посетить профессора Симмонса, как и обещал сегодня в утреннем разговоре. Несмотря на довольно глубокие познания в химии, я не смог идентифицировать формулу, полученную из Германии. Увы, мне не хватало знаний по фармакологии. Единственное, что я понял – это препарат, относящийся к опийной группе. Это мог быть неизвестный пока науке яд, наркотик или наоборот, новейший антидот. Я не мог самостоятельно определить этого, но ни на минуту не сомневался, что Симмонсу это под силу. Что ж, я не ошибся в своих оценках. Старый профессор всего после нескольких минут исследований сообщил мне, что формула – это какой-то новый, ещё не известный науке наркотик. Его фармакологическое действие он назвать не смог, но предложил прийти вечером.
«- Вечером я расскажу вам, как действует этот опиат. И, раз уж вам это так нужно, сделаю несколько доз антидота – может, к вечеру, может, к субботе, раз уж для вас, молодой человек, это настолько важно….»
Однако вечерняя моя поездка не увенчалась успехом. Старик встретил меня хмурым ворчанием и заявил, что у него и без моих просьб дел хватает, так что я могу прийти за антидотом завтра или ночевать в лаборатории. Меня такой нелюбезный прием не обидел и не встревожил – несмотря на преклонный возраст и внешность чудаковатого профессора, Симмонс был очень обязательным человеком, и раз сказал, что до субботы сделает противоядие – значит, так оно и будет, и помешать ему сможет разве что смерть или конец света.
Продолжение в комментариях
Автор: Катть.
Название: Не говорите ему
Жанр: кейс/фик, броманс, хёрт/комфорт
Категория: джен,
Рейтинг: PG
Персонажи: Шерлок Холмс, Джон Уотсон, несколько оригинальных персонажей
Версия канона: сериал студии «Гранада»
читать дальшеРазмер: миди
Статус: закончен
Дисклеймер: коммерческой выгоды не извлекаю
Предупреждение: описание ранений
Описание: Дело о похищении ребёнка оказывается намного опасней, чем казалось на первый взгляд, и теперь Холмсу приходится расплачиваться за свою страсть к эпотажным выходам и спасать не только девочку, но и Уотсона...
Примечания: Автор впервые попробовал написать в викторианском стиле, и очень боится. Просьба сильно не бить, хотя за любую конструктивную критику буду только благодарна.
***
читать дальшеPOV Шерлок Холмса. 17 апреля 189… года
Сегодня я, Шерлок Холмс, человек, всегда презиравший глупость и недальновидность, вынужден признать – я совершил ошибку, простительную разве что тупице Лейстреду. Мой бедный друг опять попал из-за меня в беду…
Конечно, у меня есть оправдания моей ужасающей тупости – последние несколько дней я пребывал в зыбком состоянии между явью и бредом, и никак не мог адекватно оценивать ситуацию. По вполне достойной причине – недалеко от Бейкер-стрит я подвергся нападению и, получив несколько довольно болезненных ударов ножом, полностью перестал воспринимать реальность. Не могу достоверно сказать, как я попал домой, но одно знаю точно – моё непростительное молчание об этом опаснейшем деле навлекло на моего бедного друга беду.
Как я мог не подумать об Уотсоне, когда ввязывался в эту смертельно опасную игру?! Впрочем, разве мог я поступить иначе? Я не мог отказаться от дела, ценой ошибки в котором могла стать жизнь ребенка. Наверное, я должен был уговорить Уотсона уехать на время, я знал, что его давно приглашал в гости в Кент старый фронтовой товарищ. Впрочем, нет, я понимал, что он не согласится. Всегда, все эти годы, Уотсон шел рядом со мной, разделяя со мной все опасности, защищая и оберегая меня. Я знал, что он не уедет, даже если я попрошу его об этом. И за эту беззаветную преданность честного искреннего сердца я отплатил черной неблагодарностью, подвергнув своего самого верного друга смертельной опасности…
Впрочем, не время сейчас заниматься самокопанием. Сейчас я должен попытаться исправить свою ошибку и спасти моего дорогого Уотсона.
***
POV доктора Уотсона. 14 апреля 189… года
Эта воистину трагичная и поучительная история началась в воскресенье вечером, 11 апреля 189… года, когда миссис Хадсон передала нам визитную карточку, на котором значилась фамилия Лерингтон. Думаю, что некоторые в Лондоне ещё помнят громкий и грязный скандал, связанный с этой семьей. Впрочем, для меня это дело имеет совсем другое, более личное и более болезненное значение.
Однако я должен рассказать все по порядку.
Маленькая Фрэнсис Лерингтон пропала днем, во время прогулки в парке. Родители получили письмо, в котором похитители требовали очень крупную сумму денег, которую нужно было передать через пять дней, в субботу, угрожая в случае отказа убить ребенка. К счастью, перепуганные родители не стали полностью полагаться на действия полиции и уже к вечеру попросили о помощи моего друга, Шерлока Холмса.
Впрочем, пожалуй, я должен рассказать все с самого начала. Сегодня по некоторым причинам, о которых не хочу сейчас распространяться, я отступаю от своей обычной практики и записываю события этого трагичного во всех отношениях дела сразу, не доверяя ни своей памяти, ни своему сердцу.
Миссис Лерингтон, урожденная Фаррис, в ранней юности попала под влияние некоего молодого человека, с которым имела бурный, но непродолжительный роман. Мечты юной леди разбились в одночасье – о связи молодых людей узнали родители девушки, обедневшие лорды очень строгого воспитания, к тому же ярые последователи англиканской церкви. Возлюбленный, не став дожидаться вызова на поединок от братьев мисс Фаррис, бежал на континент, оставив девушку в тягости. Несчастной девушке, опозорившей семью, угрожал постриг в монастырь, но внезапно ей сделал предложение юноша, давно и безответно влюбленный в нее. И вот теперь, спустя десять лет, счастью семьи Лерингтон вновь угрожал тот же человек. Дональд Лерингтон рассказал, что бывший возлюбленный его жены, Марк Энтерс, пытался шантажировать их угрозой обнародования той давней истории. К сожалению, супруги совершили ошибку, нарушив требования шантажиста и обратившись в полицию. Неизвестно, как Энтерс узнал об этом, но всего через несколько часов дочь Лерингтонов, девятилетняя Фрэнсис, исчезла.
Нельзя было не преисполниться сочувствия при взгляде на лица несчастных родителей. Уже к тому времени, как мистер Лерингтон закончил свой рассказ, я знал, что Холмс возьмется за это дело. И я не ошибся.
Мой друг встал, задумчиво прошелся по гостиной и обратился к супругам:
- Мистер Лерингтон, вы говорили, что требование выкупа прислали по почте. Прошу вас, покажите мне письмо. Нет-нет, и конверт тоже давайте!
Он почти выхватил из рук Лерингтона письмо и углубился в чтение, потом посмотрел бумагу на просвет, досадливо поморщился и перешел к конверту. Судя по всему, конверт вызвал у него более глубокий интерес. Внимательно осмотрев его со всех сторон, он метнулся к столу, схватил лупу и вновь склонился над конвертом. Супруги следили за его действиями с надеждой и страхом, словно ожидали увидеть на листке желтоватой бумаги свой приговор. Возможно, так оно и было.
- Что ж, - Холмс наконец оторвался от изучения конверта, протянул письмо мне и повернулся к Лерингтонам. – Я берусь за ваше дело, однако, должен заметить, в нем есть несколько не вполне понятных для меня моментов. Я требую от вас предельной искренности – по крайней мере, в тех вопросах, которые касаются этой странной истории. Вы обещаете отвечать на мои вопросы, ничего не утаивая? – он оглядел супругов, дождался нервных кивков в ответ и продолжил.
- В таком случае, миссис Лерингтон, я вынужден спросить вас: каким человеком был Марк Энтерс в то время, когда ухаживал за вами?
Женщина вскинулась, ее явно покоробила прямота моего друга, однако почти тут же она, вспомнив об «условии», опустила голову и тихо ответила:
- Он был очень милым и добрым.
- Он был милым и добрым по отношению к вам или же и к другим людям он относился так же?
Кажется, леди озадачил вопрос Холмса, потому что она замолчала, а когда через минуту вновь заговорила, голос ее был уже не так уверен.
- Я не замечала, чтобы он относился к другим людям грубо или с жестокостью, но я ведь почти никогда не видела его в обществе. Мы скрывали свои отношения, вы ведь понимаете это? Я не могу с уверенностью сказать…
- Хорошо. С этим понятно. В таком случае, мистер Лерингтон, вопрос к вам: вы были знакомы с Энтерсом до женитьбы?
Мне показалось, что вопрос этот озадачил и даже словно бы напугал Лерингтона. Он запнулся на мгновение, но ответил:
- Да, мистер Холмс, мы вместе учились в колледже, однако, предвидя ваш вопрос, я должен сказать: Я не настолько хорошо знал его. Он не был тогда жестоким, его любили учителя, да и мы относились к нему с симпатией – он умел располагать к себе людей. Мне он тогда казался легкомысленным и беспечным, но абсолютно беззлобным. Я не понимаю, как он мог так измениться…
От его слов веяло такой горечью, что я почувствовал, как сжимается моё сердце. Холмс, кажется, тоже слегка смутился и быстро задал следующий вопрос, как мне показалось – просто чтобы сменить тему.
- Энтерс был коренным англичанином?
- Что? – Лерингтон озадаченно посмотрел на моего друга. – Я никогда не спрашивал, но – да, наверное, да.
- Нет…. – тихий, похожий на шелест ветра голос миссис Лерингтон заставил всех нас удивленно посмотреть на нее. Женщина вцепилась пальцами в платок, и, не поднимая глаз, проговорила:
- У Марка была родня в Германии. Кажется, дядя.
- Ты не рассказывала, Дэбри! – удивленно воскликнул Лерингтон.
- Я не думала, что это может быть важно… Мистер Холмс! – она в отчаянии вскинула глаза. – Вы спасете мою девочку?
Не ответить на эту отчаянную мольбу было невозможно, и я увидел, как Холмс, после секундного колебания, ответил:
- Я сделаю все, что в моих силах. Однако, боюсь, вам придется выбирать между дочерью и состоянием. Я советую собрать требуемую сумму. Это будет более безопасно для ребенка. Да – и ещё. Вам приказали принести всю сумму в субботу в то место, какое будет названо позднее. У вас есть предположения, куда? У Энтерса есть в Англии какие-нибудь родственники, возможно, тайное убежище, миссис Лерингтон?
Женщина вспыхнула, вскинула на Холмса свои дивные глаза, мечущие молнии, но почти тут же вновь сникла.
- Я не знаю… Мы всегда встречались дома… - ее губы задрожали, мне показалось, что она сейчас заплачет.
- Ну, хорошо, хорошо… - Холмс, похоже, тоже заметил это и вновь сменил тему. – Что ж, пока мы ничего не можем сделать, собирайте выкуп и ждите. Как только я узнаю ещё что-либо, я сообщу вам.
- Подождите, мистер Холмс! – Лерингтон уставился на моего друга с настоящим ужасом. – Вы хотите сказать, что Фрэнсис должна будет остаться с похитителями почти на неделю?!
- Возможно. А возможно, и нет. Пока я ничего не могу сказать. Одно знаю точно – пока вы не заплатили, жизни ребенка ничто не угрожает. На данный момент это все, что я могу сказать вам. Доктор, пожалуйста, проводите наших гостей.
Меня несколько удивило такое бесцеремонное выставление четы Лерингтон, но, по некоторым признакам, я видел, что мой друг уже с головой погружен в это дело, а в такие моменты он порой забывал о правилах приличия.
***
Всю ночь я слышал в гостиной тихие шаги – Холмс не спал, судя по всему, обдумывая дело. Когда же утром я спустился к завтраку, то увидел, что гостиная пуста, а пальто и шляпы Холмса нет на месте. Похоже, сегодня мой друг вовсе не ложился, и ушел с первыми лучами солнца.
Холмс вернулся примерно через час, встревоженный и хмурый.
На мой вопросительный взгляд он только покачал головой.
- Слишком мало сведений, чтобы можно было строить какую-либо теорию. Ешьте свой завтрак, Уотсон, боюсь, сегодня мне понадобится ваша помощь.
Не могу передать, как порадовали меня его слова. Последнее время мне казалось, что Холмс избегает привлекать меня к расследованиям. Возможно, это всего лишь моя мнительность, но после того случая в Корнуолле прошло уже несколько месяцев, и до сих пор мне не удалось заметить, чтобы мой друг был занят каким-нибудь делом, в то время как и следов неизбежной в таких случаях скуки я тоже не наблюдал. В тот раз, придя в себя после эксперимента с корнем дьяволовой ноги, который едва не стоил нам жизни и рассудка, Холмс клялся, что больше не будет подвергать мою жизнь опасности, вовлекая меня в свои рискованные эксперименты. Признаться, тогда я не принял его слова всерьез, но теперь долгое бездействие уже стало вызывать моё беспокойство.
Не дожидаясь, когда я позавтракаю, Холмс положил передо мной несколько телеграмм, попросил отправить их как можно скорее и, накинув пальто, выскочил на улицу. Его нетерпение передалось и мне – не дожидаясь десерта, я поспешно оделся и отправился на почту. Признаться, содержание телеграмм меня здорово озадачило:
«Прошу сообщить о семейном положении Марка Энтерса». Телеграмма была адресована в Германию, и, возможно, из-за слабого знания языка я неправильно понял текст.
Вторая телеграмма была ещё более странной:
Буду у Вас в три пополудни в связи с вопросом, касающемся вашего Дэниела»
Пунктом назначения было графство Суррей, и, как ни ломал я голову, не смог понять, кто такой этот Дэниел и какую он имеет связь с похищением Фрэнсис Леригнтон. Но одно соображение заставило моё и без того не слишком радужное настроение упасть ещё ниже – поезд в Суррей отходил через пятнадцать минут, и, судя по всему, именно на него и торопился Холмс. Меня же он опять не взял. Это вновь заставило меня задуматься: В одном ли только чувстве вины дело? Возможно я, сам того не зная, совершил что-то, что заставило Холмса потерять доверие ко мне? Эта мысль причинила мне боль, и я поспешил отогнать ее, решив сперва выполнить задание друга, а потом действовать по обстановке.
День прошел в сомнениях и беспокойстве, но около пяти вечера мне пришла телеграмма, в которой мой друг просил срочно посетить архив и выяснить все, касающееся давнего скандала в семье Фаррисов – особенно же Холмс, к моему изумлению, просил обратить внимание на действия юного Лерингтона. Признаться, такое задание здорово озадачило меня, но, невзирая на свое недоумение, я поспешил в архив – до закрытия оставалось всего три часа.
Сведения, которые мне удалось получить, оказались довольно странными: о странном ночном посетителе случайно проболтался на ужине случайно молодой Лерингтон, воспитывавшийся в семье Фаррис. Он высказал недоумение личностью садовника, который предпочитает работать по ночам, и его невинная обмолвка вызвала разбирательство и впоследствии громкий скандал. Меня несколько удивило то, что юноша не высказал своих подозрений раньше, хотя, по его словам, уже не раз видел чей-то силуэт в саду.
Вся эта информация, должно быть, могла представлять интерес для светских сплетников, но мне она показалась абсолютно бесполезной, и домой я возвращался огорченный тем, что не смог выполнить поручения своего друга.
Не успел я войти в дом и снять пальто, промокшее от мелкого холодного дождя, как по лестнице прогремели шаги и в гостиную ворвался Шерлок Холмс.
- Уотсон, как хорошо, что вы не успели раздеться! – без приветствия воскликнул он. – Дорогой друг, я вынужден просить вас вновь выйти в эту холодную дождливую ночь! Простите, но дело не терпит отлагательств, а я должен прямо сейчас проверить одну свою теорию…
Его бесцеремонность слегка покоробила меня, но торопливые слова были смягчены виноватой улыбкой и быстрым касанием тонкой руки к моему плечу, и я только кивнул:
- Хорошо, Холмс, куда нужно идти?
- Держите, - он протянул мне сложенный листок. – Зайдите в Бартс и передайте эту записку профессору Симмонсу. Вы ведь помните его?
Конечно же, я помнил этого милого рассеянного старичка, преподававшего мне когда-то фармакологию. Я сунул записку в карман и, вспомнив кое-что, удивленно вскинул брови:
- Господи, Холмс, но ведь ему сейчас должно быть около восьмидесяти!
- Восемьдесят два, если я правильно посчитал, - мой друг к этому времени уже скинул пальто и, не утруждаясь переодеванием, начал возится с реактивами. – Да, и на обратном пути занесите, пожалуйста, на почту эти телеграммы.
С этими словами он с головой погрузился в какой-то химический опыт, и я, зная, что в такие моменты разговаривать с ним бесполезно, вышел за дверь.
Любопытство – один из моих пороков, который только подстегивается соседством с консультирующим детективом, мистером Шерлоком Холмсом.
Остановившись под фонарем, я достал телеграмму, прикрыл ее рукой от дождя и постарался разобрать торопливые буквы. Содержание этой телеграммы оказалось для меня столь же непонятно, как и двух предыдущих:
«Просьба срочно сообщить о местонахождении Фридриха Хейнца». Вторая телеграмма запутала меня ещё больше: «Занимался ли Энтерс научной работой и если да, то над чем он работал последнее время?» Адресатом в обоих случаях было главное полицейское управление Германии. Мне пришло в голову, что Холмс уже понял почти все, связанное с этим делом, но, по своему обыкновению, не раскрывает своих карт до завершения игры.
***
Я опасался, что в такой поздний час не застану профессора в Бартсе, но, к счастью, он всё ещё был в лаборатории. Старик здорово удивил меня, вспомнив моё имя – похоже, с возрастом его память ничуть не ослабела. Взяв у меня записку Холмса, он внимательно прочитал ее, и, сняв очки, задумчиво произнес:
- Да, помню, талантливый был мальчик. Как раз… Да, аккурат десять лет назад читал я лекции в одном колледже в Суррее. Не запомнить Марка было нельзя. Так-то он учился из рук вон плохо, но в фармакологии был просто гениален. Я даже предлагал оказать ему протекцию, если решит поступать в Бартс, но он оказался замешан в каком-то скандале и уехал из страны. А жаль…
Увы, больше ничего о Марке Энтерсе старый профессор не смог вспомнить. Мы ещё полчаса поговорили, а потом я откланялся и поспешил на почту. Поход туда занял у меня ещё полчаса, и домой я возвращался уже по полной темноте.
К своей досаде, я заметил, что забыл дома почти все деньги, а мелочи, оставшейся в бумажнике, на кэб, увы, не хватало, так что пеший поход на Бейкер-стрит никак не улучшил моё настроение.
Мне оставалось только свернуть на нашу улицу, когда мне почудился слева какой-то шорох. Я замедлил шаг, прислушиваясь – а через секунду чья-то грязная рука внезапно зажала мне рот, меня с силой толкнули к стене, и я почувствовал, как к моему горлу прижалось холодное лезвие ножа.
Уже не раз приходилось мне попадать в подобные ситуации – как я уже говорил, соседство Шерлока Холмса нельзя назвать спокойным – и хорошо знал, что попытки сопротивления только раззадоривают уличных грабителей. Я замер, пытаясь определить, сколько человек на меня напало и удастся ли мне обезвредить их, не оставшись при этом без головы. Но в следующую минуту мне в живот уперлось дуло пистолета, заставив наконец ощутить холодок страха под ложечкой. В этот момент я разглядел нападающих. Меня держали двое: один с ножом, один – с револьвером странной конструкции, кажется, американским писсмейкером. Ещё один стоял в нескольких шагах, направив на меня свой пистолет и нервно поглядывая в сторону освещённой Бейкер-стрит.
Раньше, чем я успел что-либо предпринять, человек с ножом заговорил:
- Оставьте дело Фрэнсис Лерингтон, мистер Холмс, если не хотите раньше времени отправиться на тот свет! – мне показалось, что человек говорит с едва заметным акцентом, хотя я не смог сообразить, в какой стране так резко обрывают концы слов и произносят согласные, словно отчеканивая каждую букву. – Если я ещё раз замечу, что вы суете свой нос в чужие дела… - лезвие ножа вдавилось мне в шею, я ощутил резкую боль и почувствовал, как по шее потекла кровь. Лицо бандита приблизилось вплотную к моему, в темноте мне удалось разглядеть прямой нос и тяжелый, почти квадратный подбородок. Я успел уже проститься с жизнью, чувствуя почему-то даже не страх, а какое-то недоумение и злую досаду. А в следующую секунду нож убрался от моего горла, я почувствовал сильный удар в висок – кажется, рукоятью ножа – и, теряя сознание, сполз по стене.
***
Вернувшись в сознание, первым, что я ощутил, было тепло жарко натопленной комнаты. В голове стучало, словно в ней устроили соревнование все кузнецы Великобритании. Правый висок налился свинцом, его непереносимая тяжесть вызывала желание поднять руку и проверить, действительно ли моя голова все ещё на месте.
Внезапно я услышал звук льющейся воды, и на мой лоб опустилось восхитительно холодное полотенце. Сверху на него легла чья-то ладонь, и встревоженный голос Холмса окликнул меня:
- Уотсон, вы очнулись? Дорогой мой друг, прошу вас, откройте глаза!
Не подчиниться было невозможно, и я с трудом разлепил тяжелые веки. Шерлок Холмс стоял, склонившись надо мной и положив на лоб руку, и с тревогой вглядывался в моё лицо. Увидев, что я смотрю на него, он облегченно улыбнулся.
- Слава Богу, вы видите! Я боялся за ваше зрение, доктор. Такие удары по голове очень опасны.
- Со мной все хорошо, Холмс. Всего лишь легкое сотрясение.
Внезапно на лице моего друга отразилось отчаяние.
- Уотсон, ради Бога, простите меня! Я не должен был заставлять вас идти на улицу на ночь глядя! Если бы вас убили…
- Холмс, все в порядке! – я ощутил теплую волну признательности и, протянув руку, осторожно коснулся его плеча. – Со мной ничего страшного не случилось.
Это не мне, это вам надо быть осторожным. Люди, напавшие на меня, явно приняли меня за вас. Мне сказали: «бросьте дело Леригнтонов, мистер Холмс».
Моё сообщение, кажется, абсолютно не встревожило Холмса, он только помрачнел ещё больше.
- Должно быть, они заметили, как вы рылись в архиве и разговаривали с профессором. Доктор, дорогой мой, с сегодняшнего дня вы никуда не выходите – по крайней мере, один! А впрочем, нет! Вы завтра же уезжаете из Лондона. У вас ведь есть знакомые в деревне, я правильно помню?
- Холмс, Холмс, прекратите! – я рывком поднялся, не обращая внимания на вновь ввинтившуюся в висок боль. – Я никуда не уеду, даже не думайте об этом!
- Уотсон, послушайте меня…
- Нет, Холмс, это вы послушайте! – я, невзирая на его попытки уложить меня обратно в постель, сел и горячо заговорил:
- Вы не можете требовать от меня уехать. Я не буду сидеть в безопасности в то время, как вашей жизни угрожают. Однажды я уже послушался вас, оставил вас одного – и три года не уставал проклинать себя за это, - я осекся, поняв, что именно только что сказал. Рейхенбахский водопад воистину стал проклятием для нас обоих. Оба мы старались даже не упоминать слов Швейцария, Розенлау, Мейринген – и оба же знали, что никогда не сможем забыть и до конца простить то, что связано с этими названиями. И вот теперь я сам, постаравшийся когда-то закрыть эту тему, вновь заговорил о том, что до сих пор мучало нас обоих.
Холмс медленно сел, достал из кармана трубку, покрутил ее в руках, и, так и не закурив, сунул ее обратно. Повисло долгое, неловкое молчание. Наконец мой друг медленно проговорил:
- Что ж, Уотсон, как видно, мне не убедить вас. Да будет так, друг мой: я не стану настаивать на вашем отъезде, но вы пообещаете мне быть очень осторожны. Боюсь, это дело более опасно, чем показалось мне вначале.
Я не смог сдержать облегченного вздоха, и был рад, что Холмс не стал развивать больную тему.
Через минуту Холмс вновь заговорил, уже более бодрым тоном:
- Как ваша шея, Уотсон? Царапина неглубокая, но довольно болезненная. Возможно, мне все-таки стоило вызвать врача, чтобы осмотрел вас?
- Нет, нет, не нужно. Это действительно царапина, шить не придется. Я не хочу сейчас объяснять посторонним людям, что со мной случилось.
- Хорошо, в таком случае, постарайтесь заснуть.
Мой друг встал, поднял с подушки полотенце, которое я, не заметив, уронил, намочил его и вновь положил на мой лоб. Я почувствовал, как его прохладные пальцы осторожно коснулись шишки на виске – так бережно, словно я был хрустальным бокалом, который может разбиться от малейшего прикосновения; Холмс удрученно покачал головой, пожелал мне спокойной ночи и вышел, тихо притворив дверь. Я же провалился в полузабытье и до утра спал тяжелым, беспокойным сном, и, просыпаясь, каждый раз видел под дверью полоску света, пробивающуюся из гостиной.
***
Проснулся я от ощущения, что кто-то осторожно трясет меня за плечо. С трудом открыв глаза, я увидел, что в окна пробивается тусклый серый свет, а надо мной склонился Шерлок Холмс.
- Уотсон, как вы себя чувствуете? – он говорил тихо, но быстро.
- Все хорошо, Холмс, - бодро соврал я. Мой друг коротко невесело улыбнулся, убрал руку с моего лба и выпрямился во весь рост.
- В таком случае, умывайтесь и спускайтесь вниз. Завтрак уже на столе, и, боюсь, у нас сегодня будет много скучной и утомительной работы.
***
Спустившись в гостиную, я понял, что уж какой-какой, а скучной эта работа точно не будет. Вся гостиная была завалена картами Англии разной давности – рядом с современнейшим атласом Британской Империи я заметил несколько совсем старых карт и даже пожелтевший, обтрепавшийся свиток, должно быть, ещё времен Якова Первого. Надписи на нем практически не читались, и я удивился, где и зачем Холмс добыл этот музейный экспонат.
Сам Холмс был уже с головой погружен в изучение этих шедевров старинной картографии, и только молча кивнул мне на накрытый стол. Я увидел, что к своему завтраку он даже не притронулся, но ничего не сказал, лишь головой покачал – заставить его сейчас есть невозможно, я знал это по многолетнему опыту.
Наспех позавтракав, я поспешил присоединиться к своему другу.
- Холмс, что мы ищем?
- Ещё сам не знаю. Скорее всего, какой-нибудь древний замок, может быть, церковь – вот в этом районе, - он очертил ногтем круг, примерно двадцать-тридцать километров в диаметре, прикинул я. Однако в этот момент мне в голову пришла другая мысль, и я, оставив в покое старинные замки, спросил:
- А что за опыт вы так спешили провести вчера вечером?
- О, - Холмса почему-то очень обрадовал мой вопрос. – Вы задаете очень правильные вопросы, мой дорогой друг! Вы, должно быть, заметили, как заинтересовал меня конверт, в котором было прислано требование о выкупе? Дело в том, что на нем был след грязи. Должно быть, почтальон или же тот, кто написал его, уронил письмо на землю. На наше счастье, последние дни погода не баловала нас солнцем, и земля была влажной. Словом, той же ночью я провел анализ оставшихся на конверте частиц. Такая почва есть в Суррее, к сожалению, чтобы сделать более точный анализ, нужны образцы почв.
- А вы вчера ездили в Суррей, - медленно проговорил я, не в силах поверить в то, что рассказывает Холмс.
- Именно! – он подскочил, чуть не сбив с дивана стопку ветхих листов, и заметался по комнате, переступая через монбланы бумажной продукции. – Каково же было моё изумление, когда я внезапно заметил ту же почву, что и на конверте! Вы ведь понимаете, насколько это упрощает нашу задачу!
Я понимал, конечно, но не понимал многого другого.
- Но почему именно Суррей, Холмс? Почему вы поехали туда?
Мой друг поглядел на меня с недоумением, потом, улыбнувшись, виновато сказал:
- Прошу прощения, дорогой друг! Я ведь не рассказал, что обнаружил утром в архиве, вот вам и непонятны мои выводы. Дело в том, что ещё в разговоре с Лерингтонами мне показалось, что Дональд говорит с едва заметным акцентом. Я решил проверить свою теорию и прямо с утра пошел в архив. Знаете, оказывается, наш Лерингтон, а точнее, Леранж – француз. Он с родителями переехал в Англию около двадцати лет назад. Здесь семья сменила фамилию – я так понимаю, просто изменила ее произношения, чтобы не было сплетен. Отец скоро умер, а мать нанялась гувернанткой к семье Фаррис.
- Подождите! – что-то сверкнуло в моём мозгу, и я поспешил поделиться догадкой. – Значит, вот почему Лерингтон воспитывался в семье Фаррисов! И Дэниел – это французское произношение имени Дональд?
- Великолепно, Уотсон!
Похвала Холмса была редкостью, и я улыбнулся.
- Холмс, но ведь я ещё не рассказал вам, что узнал в архиве. Или вы уже и сами это знаете?
- Возможно, да, а возможно, и нет. Я ведь не знаю, что вы обнаружили.
Следующие полчаса я потратил на пересказ полученной вчера информации. Холмс то кивал, то недовольно хмурился, наконец, когда я замолчал, он вынул свою трубку и начал набивать ее, пробормотав:
- Да, это все объясняет…
- Что – всё?
Мой друг вскинул голову, виновато улыбнувшись.
- Нет-нет, Уотсон, не спрашивайте меня сейчас! Никакой уверенности ещё нет, это пока только мои догадки. Как только я буду уверен, я все вам расскажу, а пока – давайте поищем то место, где Энтерс мог бы спрятать девочку.
До полудня мы замеряли и чертили, надышались пылью столетий – и выбрали около десятка мест, где вполне возможно было спрятать девятилетнего ребенка. Многие из этих мест, такие, как заброшенный карьер недалеко от усадьбы Фаррисов, показались мне спорными, но меня, конечно, никто не спрашивал.
Личность напавших на меня людей вызывала у Холмса отчаянное любопытство. Я подробно рассказал Холмсу о ночном нападении, постаравшись не упустить ни одной детали, однако видел, что даже Холмсу не за что зацепиться. Так что мы заключили безмолвный договор не говорить пока об этом случае.
Однако после обеда случилось нечто, что вновь встревожило меня и заставило заподозрить, что Холмс знает намного больше, чем говорит.
Пришёл ответ на вчерашние телеграммы. Прочитав их, Холмс почему-то помрачнел, кивнул, пробормотал себе под нос что-то непонятное и, поспешно накинув пальто, выскочил из дома. Я задумчиво перечитал все телеграммы, пытаясь понять, что могло вызвать такую странную реакцию лучшего в мире детектива. Вот эти телеграммы:
«Вдовец, жена и дочь умерли полгода назад от малярии».
«Фридрих Хенц уехал из Германии месяц назад, нынешнее местонахождение неизвестно».
«Занимался разработками антидота от ядов опийной группы. Последняя разработка не завершена: …» В конце телеграммы следовала длинная формула, которую я, к своему стыду, не смог ни понять, ни даже запомнить, и поэтому не привожу ее.
Прочитав все телеграммы ещё несколько раз, я понял, что окончательно запутался. Голова моя вновь разболелась, и, устав ждать Холмса, я поднялся к себе в спальню.
Разбудило меня вновь прикосновение холодных пальцев ко лбу. С трудом открыв глаза, я увидел встревоженное лицо Холмса и понял, что у меня, похоже, жар.
- Быть может, мне стоит попросить о помощи вашего бывшего соседа, мистера Оксшота, друг мой? Боюсь, ваша травма серьезней, чем мне вчера показалось. Я опасаюсь сотрясения мозга.
Забота в голосе Холмса заставила меня благодарно улыбнуться, но все-таки я возразил:
- Не стоит, право же. Сотрясение да, есть, но небольшое, и я сам знаю, как его лечить. Вам удалось что-нибудь узнать, Холмс?
В ответ он покачал головой и тихо ответил:
- Да, узнал, и это меня не радует. Нет-нет, прошу вас, не расспрашивайте меня! Придет время, я все вам расскажу, а пока – не пытайте меня!
Я вынужден был замолчать.
Но, спустившись в гостиную, я увидел, как Холмс неловко двинул рукой, перебирая газеты, и едва заметно поморщился от боли.
- Господи, Холмс, что с вашей рукой?! – я, не слушая возражений, ощупал его плечо, и чуть выше локтя обнаружил буроватое пятно.
- Уотсон, ну что вы так разнервничались! – он досадливо дернул губой. – Всего лишь небольшая уличная драка.
Однако у меня было свое мнение на этот счет. Я помог моему другу снять рубашку и недовольно осмотрел рану. Холмс был прав, ранение не было серьезным – лезвие ножа только зацепило кожу, однако царапина, судя по всему, причиняла боль, и я счел необходимым обработать ее. Холмс задумчиво смотрел, как я смазываю антисептиком рану, и о чем-то размышлял. Несколько раз я ловил на себе его испытующий взгляд, в какой-то момент мне показалось, что он хочет о чем-то меня спросить, но, уже открыв рот, он внезапно передумал и углубился в изучение карт. Признаться, его поведение вызвало у меня досаду и вновь заставило меня задуматься о доверии Холмса ко мне. Показалось ли мне, или я действительно видел это мучительное колебание – «сказать ему, или все-таки не стоит?»…
До вечера Холмс был хмур и подавлен. Около пяти пополудни миссис Хадсон объявила, что пришёл инспектор Лейстред. Я испугался, увидев, какое обречённое выражение вдруг появилось на лице моего друга.
Инспектор поздоровался с нами обоими и, не утруждаясь дальше вежливостью, прямо спросил:
- Откуда вы узнали?
- Сколько ей лет? Инспектор, прошу вас, отвечайте, вы же меня знаете! Пока у меня не будет уверенности в своих словах, вы всё равно ничего из меня не выбьете!
Признаться, этот странный диалог озадачил меня. Но раньше, чем я успел что-то спросить, Холмс бросил на меня предупреждающий взгляд и вновь повернулся к Лейстреду.
- Итак, инспектор?
- Мэри Танхем, 10 лет, - нехотя ответил тот. – Утонула сегодня утром. Тела ещё не нашли.
Холмс помрачнел ещё больше и кивнул каким-то своим мыслям.
- Какая у девочки была группа крови?
- Что? Право, я не интересовался… - инспектор растерялся ещё больше, да и у меня этот разговор всё больше вызывал ощущение театра абсурда.
- Хорошо, в таком случае узнайте и срочно скажите мне.
- Вы что, беретесь за это дело?..
- Не вижу необходимости. Ребенка уже не спасти, и, если я правильно вас понял, это был несчастный случай. Остальное я расскажу вам потом, - с этими словами он довольно бесцеремонно выставил нашего гостя за дверь.
Должно быть, недоумение было слишком явно написано на моём лице, потому что Холмс вдруг взорвался:
- Господи, Уотсон, ну что вы так на меня смотрите! Да, я знал, что будет похищен или убит ещё один ребенок, ещё после получения телеграммы, но я ничего не мог сделать. В Лондоне тысячи детей, подходящих по возрасту, я просто физически не могу защитить всех!
Этот яростный монолог, исполненный настоящего отчаяния, заставил меня сперва замереть, как столб, а потом подойти и осторожно положить руку ему на плечо:
- Холмс, успокойтесь. Я ни в чем вас не обвиняю, как вам только в голову могло такое прийти! Просто я ни слова не понял из вашего диалога, и мне кажется, вы что-то знаете, но никому не говорите.
Он устало сгорбился, закрыв глаза. Несколько минут он стоял так, потом шевельнулся – я поспешно убрал руку – сел в кресло и протянул мне телеграммы.
- Фридрих Хейнс. Несколько лет назад его судили за шантаж и убийство, но улик против него найти не удалось, и он был оправдан. Когда выяснилось, что Энтерс родом из Германии, я сразу заподозрил Хейнса. И вот – ответ. Местонахождение неизвестно, но готов поклясться, что он в Англии. Я был уже почти уверен в этом, когда вы описали напавших на вас людей – помните, человек с квадратным подбородком и странным акцентом? Это германский акцент, Уотсон. Телеграмма только подтвердила мои опасения.
Он выглядел совершенно убитым. Я растерянно замер рядом, не зная, чем помочь, и неосознанно вновь положил руку ему на плечо. Несмотря на мои опасения, он не попытался сбросить мою руку, наоборот, послал мне усталый благодарный взгляд и продолжил:
- Энтерс не опасен, ему нужна только его дочь. Взгляните на телеграмму, Уотсон. Недавно он потерял жену и дочь, я думаю, он захотел вернуть ребенка, которого считал своим – да так, по сути, оно и было. Если бы он был один, то, наверное, он и выкупа ждать бы не стал – забрал девочку и уехал в Германию – или ещё куда-нибудь. Мне сразу показалось подозрительным, что днем ребенка похитили, а всего через несколько часов пришло письмо с требованием выкупа. Оно бы не успело дойти! Такое ощущение, что похищение планировалось зарание, и поизошло бы в любом случае, даже если бы Лерингтоны не обратились в полицию. Нет, Энтерс не причинит девочке вреда. Но вот Хейнс… Хейнсу нужны всегда только деньги – и ради них он не стесняется убивать. Я боялся, что эта парочка решится на подмену – подкинут тело девочки подходящего возраста, предварительно его изуродовав, туда, куда родители принесут выкуп. Очень надеюсь, что смерть маленькой Мэри – действительно случайность, а не убийство…
- Холмс, даже если убийство, вы в нем не виноваты. Вы ничего не могли сделать, и не должны теперь себя винить.
Наш разговор внезапно прервала миссис Хадсон, сообщившая, что Холмса ждет мистер Лерингтон.
Я удивился такому неожиданному визиту, но Холмс, кажется, ждал его, поскольку извинился и виновато попросил разрешения поговорить с Дональдом Лерингтоном наедине.
Я поднялся к себе в комнату. Несмотря на то, что я почти полдня проспал, моя голова вновь начала болеть, и, решив полежать немного и подождать конца разговора, я провалился в глубокий сон без сновидений.
POV Шерлока Холмса.
Я мрачно посмотрел на вошедшего в гостиную Лерингтона и коротко кивнул ему на кресло.
- Итак, мистер Лерингтон, вы не хотите рассказать мне настоящую причину ненависти Энтерса к вам?
- Я рассказал вам все, что знал, если у вас появились вопросы, пожалуйста, задавайте! – он говорил спокойно, но я увидел, что его губы побелели от волнения.
Этот человек вызывал у меня удивляющее меня самого отвращение. И я сказал холодно и резко:
- Вы не сказали мне самого главного. Энтерсу нужны не деньги. Точнее, не только деньги.
- Чт-то… что вы имеете в виду? – стремительно бледнея, пробормотал Дональд.
- Мистер Лерингтон! Вы пришли просить у меня помощи, и я вас предупредил, что вы должны быть предельно искренни. Я не выношу, когда мои клиенты начинают лгать мне о тех вещах, которые имеют прямоё отношение к решению их проблемы. И я сразу предупредил вас, что в подобном случае я бросаю дело.
- Нет! Прошу вас, ради Бога!
- Что ж, если вы не хотите даже сейчас быть искренни, я расскажу сам. Вы были влюблены в Дебору Фаррис, однако она не отвечала вам взаимностью, мечтая о некоей прекрасной и возвышенной любви, а к вам относясь как к брату. И тогда вы придумали свой план.
Лерингтон с самым несчастным видом опустил голову, вся его поза выражала отчаяние. Однако я не ощущал к этому человеку никакой жалости, и продолжил все так же жёстко.
- Вы договорились со своим университетским знакомым, Марком Энтерсом, очень красивым человеком, чтобы он разыграл безумную страсть, очаровал вашу возлюбленную – а потом исчез, оставив ее разочаровавшейся в любви. Я не знаю, что случилось в подробностях, но, судя по всему, Энтерс сам влюбился в мисс Фаррис. Когда же вы узнали о ее беременности, вы предали и своего друга, и свою возлюбленную. Вы рассказали все родителям девушки, зная, что они не простят ей позора. После этого Марку Энтерсу оставалось только бежать в Германию, а вы легко получили руку безучастной ко всему Деборы. Есть ли в моём рассказе что-то, о чем я забыл упомянуть? – я сложил руки на груди, в глубине души наслаждаясь произведенным эффектом. Доктор Уотсон прав, считая, что я несколько тщеславен – увы, должен признаться, есть у меня такая слабость. Но в свое оправдание могу лишь сказать, что я никогда не позволяю этой слабости влиять на мою работу.
Однако на Дональда Лерингтона мой рассказ произвел поистине поразительное впечатление. Какое-то время он сидел, сгорбившись и закрыв лицо руками, в кресле, затем вскочил, несколько секунд стоял напротив меня, тяжело дыша и сжимая и разжимая кулаки, а потом внезапно покачнулся и рухнул предо мной на колени.
- Мистер Холмс, вы все рассказали правильно. Но я умоляю – не отказывайтесь от нашего дела! Никто, кроме вас, не сможет спасти Фрэн! Прошу вас, умоляю – не бросайте нас! Вы правы, я совершил подлость – но, видит Бог, я уже заплатил за нее сполна! Не заставляйте расплачиваться за мои грехи мою девочку! – он вновь закрыл лицо ладонями и глухо, безысходно зарыдал.
Признаться, его реакция несколько озадачила меня. То, что этот человек был способен на столь глубокую преданность чужому, по сути, ребёнку, было для меня неожиданностью И, хоть я и видел, что он сейчас абсолютно искренен, я не мог удержаться, чтобы ещё раз не поддеть его:
- Почему вы так беспокоитесь за мисс Фрэнсис? Ведь это не ваша дочь. Простого подсчета сроков достаточно для этого утверждения.
Он поднял на меня глаза. Лицо его дергалось, словно от боли, и он не сразу смог совладать с горлом.
- Мистер Холмс, я никогда не сомневался в том, чья кровь течет в жилах Фрэн. Но меня это не волнует. Пойми те же меня, это мой ребёнок! У вас нет детей, вам не понять… Я растил её, я всегда считал её своей! И Дэбри… Господи, мистер Холмс, Дэбри заплатила за жизнь нашей девочки здоровьем, было хирургическое вмешательство, и… - Он подавился рыданием, и, с трудом переведя дыхание, договорил с жутковатым, мертвенным спокойствием. – Если Фрэнсис умрет, я потеряю обоих. Дебора просто не переживёт этого. Пожалуйста, спасите мою девочку… Я понимаю, вы презираете меня, но Фрэн ни в чем не виновата! О, Боже, за что? За что это ей?!
Он вновь затрясся в рыданиях, даже не пытаясь подняться с пола. Несмотря на своё глубокое отвращение к этому человеку, я почувствовал себя неуютно. Естественно, я не собирался бросать это в высшей степени интересное дело, тем более, что Лерингтон был прав – лишь я мог спасти маленькую Фрэнсис. Я собирался помучить Лерингтона страхом и неизвестностью и лишь потом сообщить о своем намерении довести дело до конца. Однако искреннее горе этого, в высшей степени неприятного мне человека, внезапно что-то затронуло во мне, и я устало произнес:
- Мистер Лерингтон, я не желаю иметь с вами никаких дел, однако мисс Фрэнсис не может отвечать за грехи вашей молодости. Я освобожу девочку, обещаю, однако с этого момента вы будете говорить мне только правду.
Лерингтон поднял голову, его губы все ещё дергались, он схватил мою руку, бормоча благодарности, и я с отвращением вырвал у него свою ладонь.
- Это не все мои условия, Леранж! Вы даете мне карт-бланш на любые действия, какие я посчитаю необходимыми.
- Хорошо.
- И вы будете выполнять все мои указания, какими бы глупыми или опасными они вам не показались.
- Хорошо, - Дональд вскинул глаза и устало посмотрел на меня.
- И ещё – вы дадите мне слово, что сами расскажете всю эту историю в тот момент, когда я этого потребую.
Вот тут его проняло. Он уставился на меня с ужасом и отчаянием, и мне показалось, что он сейчас откажется. Но через миг его глаза потухли, и он обреченно уронил голову:
- Я согласен…
Я ждал ещё какого-нибудь ответа, но он молчал, и через несколько секунд я открыл дверь и холодно предложил выйти.
Стоило ему выйти, как я сорвался с места и, на ходу набивая трубку, постарался обдумать ситуацию. Это была последняя проверка. Лерингтон подтвердил мои подозрения, и теперь я понимал, что все гораздо более серьезно, чем казалось мне вначале. Озлобленный, лишившийся всего человек способен на что угодно – хотя я и сомневался, что Энтерс пойдет на убийство. Но, что бы ни сделал Энтерс, что бы он не собирался ещё сделать, виновником всего этого был Дональд Лерингтон. Я видел, что его страх за жизнь дочери искренен, и в то же время не мог избавиться от брезгливости. Сколько же мерзости несет в себе человек – и сколько в душе каждого из нас темных омутов, из которых в любой момент готовы подняться самые мерзкие пороки – и жадность и подлость – пожалуй, самые безобидные из них…
POV Джона Уотсона.
Когда, уже около шести вечера, я проснулся и спустился вниз, Холмс сидел в своем кресле, весь окутанный табачным дымом. На моё приветствие он никак не отреагировал и, лишь когда я встревоженно потряс его за плечо, поднял на меня глаза, глядя куда-то мимо меня. Признаться, в первый момент это напугало меня, вновь напомнив о его губительной привычке, от которой Холмс с трудом избавился несколько лет назад. Однако через мгновение он, увидев выражение моего лица, рассмеялся и потрепал меня по плечу – смех этот был горький, но, к своему облегчению, я не услышал в нем ломких ноток, свидетельствующих о возвращению к употреблению кокаина.
- Не беспокойтесь, дорогой Уотсон, я не вернулся в объятия так страстно ненавидимого вами зелья! Я просто размышляю.
- О чем же, Холмс?
- О несовершенстве мира, друг мой, и о людской подлости. Воистине, этот дивный мир не заслуживает такого жестокого и мелочного хозяина, как homo sapiens.
Должно быть, на моём лицо слишком явно отразилось недоумение, потому что Холмс вздохнул и заговорил уже своим обычным тоном:
- Вы замечали, Уотсон, как часто люди, движимые высокими чувствами, ради достижения своих, несомненно, благородных целей начинают совершать неблаговидные поступки? О, конечно, они находят им достойные оправдания, но за одной целью вырастает другая, и со временем человек перестает видеть границу между добром и злом.
Теперь наконец я понял, о чем он говорит.
- Конечно, замечал, Холмс. Мне не раз доводилось наблюдать такое, увы. Но, думаю, после похищения невинного ребенка Энтерс уже не может вызвать ничьего сочувствия – он перешел ту грань, о которой вы только что говорили, и пути назад, боюсь, для него нет.
Холмс внезапно подался вперед, впившись глазами в моё лицо. Меня удивил его взгляд – печальный, насмешливый, наполненный какой-то затаенной нежности и тоски. Но через мгновенье он вновь откинулся на спинку кресла и согласно кивнул головой.
- Вы, как всегда, правы, дорогой Уотсон. Энтерс не заслуживает нашего сочувствия. Зато его заслуживает мисс Лерингтон, которая уже двое суток находится в обществе незнакомого человека, похитившего ее, и вынужденная, увы, находиться в его обществе до вечера субботы.
- Значит, вы намерены ждать?
- О да, Уотсон, ждать! Но не в праздности, нет. Видите ли… - я видел, что мой друг колеблется, словно решая, что можно мне сказать, а что нет. Это колебание больно укололо меня, но я ничем не показал своей обиды и только спросил:
- Если я правильно понял, вы намерены позволить Лерингтону передать выкуп за дочь?
- Естественно, Уотсон! – Холмс ответил с таким недоумением, словно уже говорил мне об этом не раз, и вот я вновь задаю глупые вопросы. Но почти тут же он виновато улыбнулся и проговорил:
- Мои извинения, дорогой друг! Я совсем забыл, что ещё не посвятил вас в подробности! Что ж, вкратце я представляю себе это так: Лерингтон передаст деньги вымогателям – уверен, что на встречу придет сам Энтерс. Ребенка он с собой не возьмет, это точно – он ведь собирается скрыться с ней. Я полагаю, что девочки уже не будет в том месте, где назначена встреча. Скорее всего, ее заранее спрячут, возможно, усыпят, чтобы не шумела. Когда Лерингтон отдаст выкуп, ему объяснят, где он может найти дочь. А вот дальше начинаются сплошные догадки. Думаю, что тело того несчастного ребенка, который утонул сегодня, постараются выдать за Фрэнсис, конечно, оно должно быть сильно изуродовано, чтобы отец мог спутать его со своей дочерью. Но это, я думаю, мы узнаем по ходу пьесы.
- Холмс, это все мне понятно, хотя я и не понимаю, если честно, как вы смогли получить столько сведений за столь короткий срок, – я покачал головой, осмысливая услышанное, и продолжил. – Но вы так и не объяснили, как собираетесь освободить ребенка.
- Уотсон, дорогой мой, но это ведь совсем просто! Пока Дональд Лерингтон будет отвлекать на себя похитителей, мы с вами найдем девочку – а дальнейшее предоставим Лейстреду. Знаете, я бы на его месте отпустил Энтерса – он, по сути, безобиден, хоть и преступник. Мне многое порассказали о нем в Суррее – оказывается, его там помнят и отзываются очень тепло. Я не думаю, что он способен на убийство. Помните ту формулу, которую прислали в телеграмме? Так вот, профессор Симмонс утверждает, что это неизвестный наркотик опийной группы, и физиологически он безопасен.
- Любой наркотик, Холмс – да и любое другое лекарство – может оказаться смертельным при превышении дозировки. Вам ли это не знать? – я укоризненно покачал головой, про себя удивляясь странному настроению друга.
Тот внезапно тихо, невесело засмеялся и, обняв меня за плечо, на мгновение притянул к себе.
- Какой странный день сегодня, Уотсон! Я стараюсь оправдать преступника, вы же, вечно ищущий оправдание человеческим слабостям, сегодня так непримиримы…
Я хотел было ответить что-то резкое, мне показалось, что такое Холмс знает что-то такое, что заставляет его жалеть Энтерса, но мне не говорит. Обида на недоверие захлестнула меня с головой, я уже было готов обрушиться на своего друга с гневной отповедью – но внезапно заметил в его глазах печаль и ещё какое-то выражение, мелькнувшее и тут же исчезнувшее. Я внезапно понял, что Холмс очень испугался за меня вчера, и сейчас тоже беспокоится. Почему я всегда ищу в действиях моего самого дорогого друга признаки неприязни?! Ни разу, за все наше знакомство Холмс не сделал ничего, что могло бы мне повредить – хотя его скрытность и выводила частенько меня из себя. Пожалуй, пора прекратить вести себя, как мальчишка, и просто довериться Холмсу.
Я улыбнулся и проговорил:
- Значит, мы можем не беспокоиться за жизнь Фрэнсис Лерингтон. Что вы собираетесь делать дальше, Холмс?
- Пока – ничего. Сейчас мы больше ничего не можем предпринять.
В этот момент мы были вынуждены прервать свой разговор, так как в гостиную вошла наша квартирная хозяйка и сообщила, что для мистера Холмса только что была передана записка.
Холмс поспешно выхватил конверт из рук женщины, поблагодарив ее небрежным кивком, и углубился в чтение. Через минуту он смял записку и порывисто обернулся ко мне. На его скулах горел лихорадочный румянец, глаза сверкали возбуждением.
- Уотсон, чувствуете ли вы себя достаточно здоровым, чтобы совершить небольшую прогулку?
- Несомненно, Холмс. Но что случилось?
Но он только покачал головой и сунул мне в руки моё пальто.
- Мы можем поговорить в кэбе, друг мой, а пока давайте поторопимся!
Трясясь в кэбе по безмолвным улицам, я наконец решился спросить:
- Что было в этой записке, Холмс? Мне показалось, что новости обрадовали вас.
- О да, можно сказать и так, - мой друг загадочно улыбнулся и, вытащив из кармана трубку, принялся ее набивать. – Видите ли, я дал поручение своим осведомителям из определенных слоев лондонского общества разыскать людей, напавших на вас. Я не рассчитывал, что кто-нибудь обратит внимания на Хейнса – он всегда очень осторожен, но вот второй… Как хорошо, что вы запомнили марку оружия, Уотсон! Писсмейкер довольно новая и очень дорогая модель, и конечно, преступник с таким оружием будет привлекать внимание. И вот – ответ от моего осведомителя: человека с таким оружием, наемного убийцу среднего пошиба, видели в Сохо, имя неизвестно, но местные называют его Миротворец.
Я не мог не оценить своеобразного юмора преступного мира. Миротворцем – «писсмейкером» называлась новая модель кольта, поступившая в производство не так давно. Это оружие вызывало у меня, хирурга, необоримое отвращение – пули со смещенным центром тяжести, вылетавшие из него, наносили ужасные повреждения, исцелить которые было невероятно трудно.
Однако еще одна мысль заставила меня отвлечься от размышлений об оружии.
- Я думал, что вы сразу расплачиваетесь с солдатами своих «нерегулярных войск», Холмс.
- Обычно, да, - он, наконец, справился со своей трубкой и выпустил в потолок первое кольцо дыма. – Но Хантер – личность особая. Светиться он не любит, предпочитая общаться подобными записками. Я расплачусь с ним тогда, когда это будет ему удобно. В накладе он не останется, и он это прекрасно знает. Впрочем, это неважно. Главное вот в чем – Хантер утверждает, что человек, соответствующий вашему описанию, найден сегодня мертвым. Мы едем в морг, Уотсон.
Это сообщение несколько удивила меня, но Холмс, кажется, вновь погрузился в свои размышления, и остаток пути мы проделали в молчании.
Служитель морга провел нас в просторное помещение с высоким потолком и оставил одних. Стоило ему закрыть за собой дверь, как Холмс стремительно подошел к лежащему на прозекторском столе телу и отдернул простыню.
- Вы узнаете его, Уотсон?
- Да, кажется, это он.
Холмс уже не слушал меня. Он внимательно осматривал труп, общаривая его и бормоча что-то себе под нос. Потом низко пригнулся к лицу мертвеца, словно намеревался его поцеловать, и принюхался, я видел, как раздулись крылья его тонкого носа. Наконец, с разочарованным видом он разогнулся и подозвал меня поближе.
- Вам ничего не кажется странным в этом теле, доктор?
- Пожалуй, нет, хотя… Я не могу определить причину смерти.
- Вот как? – мой друг с любопытством вперил в меня взгляд, и я поспешил уточнить свое высказывание.
- Точнее говоря, я могу назвать причину смерти – удар, но не могу понять, что вызвало его. Я не вижу признаков сердечной недостаточности и, пожалуй, сказал бы, что его убили – но ран на теле тоже нет. Кроме того, посмотрите на его лицо, Холмс!
Мой друг согласно кивнул. Несомненно, застывшее, искаженное не то страхом, не то страданием лицо тоже привлекло его внимание.
- У Брэнды Тридженнис тоже не было ран… - его тихий голос заставил меня вздрогнуть, вспомнив то в высшей степени трагичное дело. С минуту мы оба молчали, потом Холмс заговорил снова:
- Я вновь думаю о той формуле, что прислали мне из Германии. Что бы там ни думали коллеги Энтерса, но, боюсь, он довел свою работу до конца. Судя по всему, именно этим веществом и убили Миротворца. Уверен, что это работа Хейнса – возможно, наемника не удовлетворила оплата его трудов, и он постарался надавить на германца. Что ж, Уотсон, нам нечего больше делать, давайте покинем эту юдоль скорби.
По дороге домой мой друг говорил не переставая. Он рассказал мне о прошлом Фридриха Хейнса – молодой человек закончил Люксембургский университет, в совершенстве знал несколько языков, увлекался химией, историей и старинным оружием. Казалось бы, его ждет блестящее будущее – но он выбрал путь преступника, и вот теперь мы вынуждены гадать, что может предпринять этот жестокий и беспринципный человек в погоне за богатством…
Однако дома возбуждение Холмса внезапно угасло, и он вновь погрузился в печальные размышления. Я постарался было развлечь его разговором, но на все мои вопросы Холмс отвечал коротко и односложно, явно с трудом выныривая из своих мыслей, и я оставил его в покое, взявшись разбирать свои старые записи.
Однако примерно через полчаса Холмс сам возобновил прерванный было разговор –причем сделал это довольно странным способом.
- Мне неприятно это дело, Уотсон, - его мрачный голос заставил меня оставить свои дела и подойти к нему. – Грязная и отвратительная история, завязанная на лжи, человеческой подлости и мелочности. Я бы хотел никогда не притрагиваться к ней, но увы, я не могу отступить. От моих – наших, дорогой друг! – действий зависит жизнь человека, который единственный чист в этой истории. Жизнь Фрэнсис Лерингтон в наших руках, Уотсон, и мы должны сделать все, чтобы оправдать доверие ее родителей. Мы пойдем с вами вдвоем, Уотсон. Привлекать полицию нельзя – она не умеет действовать тихо и тонко. Вы еще не передумали, Уотсон?
- Естественно, я не передумал, Холмс! - Его слова произвели на меня гнетущее впечатление, однако я не мог не порадоваться тому, что Холмс больше не пытается отказаться от моего общества, и постарался придать своему голосу бодрость, какую на самом деле не испытывал. Детектив, который, как всегда, читал меня как открытую книгу, усмехнулся и проговорил:
- Я думаю, друг мой, вам стоит занять себя чем-нибудь более стоящим, чем грустные мысли. Я надеюсь, что смогу исправить ваше настроение, которое сам же, признаюсь, и испортил.
С этими словами этот невероятный человек стремительно вскочил с кресла, метнулся в свою комнату и через минуту вернулся со скрипкой. Что ж, я действительно отвлекся – меня всегда восхищала музыка, извлекаемая уверенными тонкими пальцами моего друга. Но вряд ли печальная мелодия, слетавшая со скрипки Холмса, могла развеять мои грустные мысли…
Примерно через полчаса Холмс внезапно опустил смычок, взглянул на часы, и, быстрым шагом пройдя наверх, вскоре вернулся одетым как для прогулки.
- Господи, Холмс, куда вы? Неужели вы собираетесь выйти на улицу в такое время?!
Холмс коротко улыбнулся в ответ на мою тираду и спокойно проговорил:
- Именно, дорогой Уотсон, именно собираюсь. Мне назначена встреча – профессор Симмонс обещал сделать для меня кое-что. Нет, нет, Уотсон, даже не думайте!
Я застыл с открытым ртом, так и не успев сказать, что намерен ехать с ним.
- Вы ведь собирались предложить мне свое общество, не так ли? Простите, друг мой, но я не могу этого позволить. Во-первых, вы ещё не оправились от сотрясения мозга, я же сегодня и без того переутомил вас. А во-вторых, а уезжаю всего на час, к тому же не пойду пешком, как вы вчера, а возьму кэб. Вам нет нужды беспокоиться за меня.
С этими словами мой друг нахлобучил шляпу и, ободряюще улыбнувшись мне, сбежал по лестнице. Я услышал, как он что-то сказал, видимо, называя адрес, потом по брусчатке застучали подковы – и все стихло.
Несмотря на разговор с Холмсом, на душе у меня было неспокойно. Даже если Энтерс безвреден, как ученик воскресной школы, оставался ещё Хейнс, который, похоже, не гнушался грязными способами достижения цели. На улице совсем стемнело, и я начал ощущать беспокойство: Холмс так настойчиво просил меня соблюдать осторожность, а сам, похоже, совсем не берегся. Мои размышления прервал истошный стук в дверь. По лестнице к входной двери прошелестели шаги миссис Хадсон, и я услышал взволнованные детские голоса. Внезапно я почувствовал дикий, почти иррациональный ужас – такой порой чувствуешь, получая телеграмму – ты ещё ничего не знаешь о ее содержании, но сердцем уже ощутил подступившую беду.
Я слетел по лестнице вниз. Один из мальчишек – я узнал Уиггинса – пронырнул под рукой нашей квартирной хозяйки и бросился ко мне.
- Доктор, пойдемте, скорее!
- Уиггинс, что случилось? – я постарался говорить спокойно и строго, но чувствовал, что и мой голос срывается.
- Там мистер Холмс! На углу! На него напали, Майки говорит, что он умер, но он ведь не мог, правда же?!
Я ощутил, как моё сердце падает куда-то вниз. Детские голоса словно отдалились, перестали иметь для меня какое-то значение. Не тратя времени на то, чтобы взять пальто, я выскочил на улицу и бросился вслед за мальчишками.
Мертвого человека я увидел прямо на углу – светловолосый мужчина лежал лицом вниз в какой-то странной изломанной позе, которая сразу сказала мне, что помощь моя ему уже не требуется. Вокруг его головы успела натечь большая лужа крови, казавшаяся черной в темноте подступающей ночи.
Холмса я заметил не сразу – он лежал в тени, у стены, неловко подогнув под себя одну руку и вытянув вперед вторую, судорожно вцепившуюся в выступающий камень мостовой.
Никогда я не забуду ужаса, который испытал, увидев моего дорогого друга, лежащего на грязной мостовой в огромной луже крови без всяких признаков жизни.
Упав рядом с ним на колени, не обращая внимания на грязь, я прижал пальцы к его сонной артерии, где лучше всего у человека прослушивается пульс. К своему ужасу, я не ощутил ничего. Почти теряя сознания от страха, я осторожно перевернул его, непослушными пальцами расстегнул его пальто и приник ухом к груди. Через несколько мучительных секунд, когда мне казалось, что сердце моё остановилось вместе с сердцем Холмса, я услышал еле заметные, неритмичные удары.
События последующих часов почти не сохранились в моёй памяти. Смутно вспоминаю, как кричал, зовя на помощь, как нес моего друга домой – хотя, сколько не прилагаю усилий, не могу вспомнить, кто мне помогал. Несколько часов вместе с приехавшим по просьбе миссис Хадсон доктором Лесли Оксшотом, моим бывшим соседом, я боролся за жизнь Шерлока Холмса. На теле детектива было несколько глубоких ножевых ранений, к счастью, не задевших жизненно важных органов, на затылке огромная гематома. Несколько раз мне казалось, что нам не удастся его спасти – он потерял много крови, и, кроме того, я опасался заражения. И, только когда над Лондоном забрезжил бледный весенний рассвет, я смог наконец с уверенностью сказать, что жизни Холмса ничего больше не угрожает.
Я смутно слышал, как миссис Хадсон с благодарностями провожает Лесли, но сам я не мог даже сдвинуться с места. Странное оцепенение внезапно овладело мной, словно я, как жертвы Горгоны Медузы, вдруг превратился с мраморную статую. Не помню, сколько времени сидел я у постели Холмса, держа в руках холодную тонкую ладонь с едва заметно подрагивающей жилкой. Мне было страшно, как никогда. В эту ночь я пережил свой самый страшный кошмар – словно вновь вернулся к тому чудовищному ревущему потоку неподалеку от Мейрингена. Все эти годы я боялся признаться себе, что больше всего на свете боюсь вновь потерять своего лучшего, своего единственного друга. Тогда, возвращаясь в опустевший Лондон из Швейцарии, я чувствовал, как погасло во мне что-то, что давало мне жизнь почти десять лет. Со стыдом вспоминал я мгновения мучительного, но в то же время сладостного колебания, когда стоял на самом краю тропинки, мечтая прекратить боль, которой никогда не испытывал раньше. Тогда только мысль о моей бедной жене удержала меня от гибельного шага в пустоту. Но теперь моя дорогая Мэри вот уже много лет покоится на кладбище, и, случись непоправимое, уже никто не остановит меня по эту сторону черты.
Мои тяжелые мысли прервала миссис Хадсон. Пришли супруги Лерингтон. Ещё раз проверив состояние Холмса и убедившись, что сердце его бьется ровно и уверенно, а болезненный жар спал, я укрыл его потеплее и спустился в гостиную.
Узнав о ранении Холмса, они пришли в ужас. Понимая, что значила для них поддержка консультирующего детектива, я заверил их, что Холмс посвятил меня во все подробности их дела и, если до вечера субботы он не придет в себя и не захочет изменить план, я сам пойду с мистером Лерингтоном и верну наконец маленькую Фрэнсис измученным родителям.
***
POV Шерлока Холмса. 17 апреля 189… года
Оставив встревоженного Уотсона в гостиной, я спустился по лестнице, преисполненный решимости посетить профессора Симмонса, как и обещал сегодня в утреннем разговоре. Несмотря на довольно глубокие познания в химии, я не смог идентифицировать формулу, полученную из Германии. Увы, мне не хватало знаний по фармакологии. Единственное, что я понял – это препарат, относящийся к опийной группе. Это мог быть неизвестный пока науке яд, наркотик или наоборот, новейший антидот. Я не мог самостоятельно определить этого, но ни на минуту не сомневался, что Симмонсу это под силу. Что ж, я не ошибся в своих оценках. Старый профессор всего после нескольких минут исследований сообщил мне, что формула – это какой-то новый, ещё не известный науке наркотик. Его фармакологическое действие он назвать не смог, но предложил прийти вечером.
«- Вечером я расскажу вам, как действует этот опиат. И, раз уж вам это так нужно, сделаю несколько доз антидота – может, к вечеру, может, к субботе, раз уж для вас, молодой человек, это настолько важно….»
Однако вечерняя моя поездка не увенчалась успехом. Старик встретил меня хмурым ворчанием и заявил, что у него и без моих просьб дел хватает, так что я могу прийти за антидотом завтра или ночевать в лаборатории. Меня такой нелюбезный прием не обидел и не встревожил – несмотря на преклонный возраст и внешность чудаковатого профессора, Симмонс был очень обязательным человеком, и раз сказал, что до субботы сделает противоядие – значит, так оно и будет, и помешать ему сможет разве что смерть или конец света.
Продолжение в комментариях
@темы: Шерлок Холмс, Майкрофт Холмс, Джен, Доктор Уотсон, Фанфики
-
-
30.08.2012 в 00:25-
-
30.08.2012 в 00:25-
-
30.08.2012 в 00:26-
-
30.08.2012 в 00:27-
-
30.08.2012 в 13:26На мой взгляд только можно немного доработать стиль. Ну и кое-какие ляпы бросаются в глаза, например, группу крови в указанное вами десятилетие еще не определяли. Или непонятно о каком вызове на поединок идет речь в начале? Дуэль? Их в 80-х уже не устраивали. В этом и сложность написания викторианских фиков, надо постоянно сверяться с историческими фактами.
-
-
30.08.2012 в 13:51Дуэль? Их в 80-х уже не устраивали. - официально их не устраивали, да. А так - за оскорбление дрались, и ещё как, просто это расценивалось не как дуэль, а как предумышленное убийство.
Но вообще стиль - да, подражать АКД очень трудно, хотя, что тут можно изменить, я не знаю.
-
-
30.08.2012 в 13:56А про вызов на поединок, я бы тогда написала, что парень просто не стал дожидаться, пока братья девушки свернут ему шею. Какой уж там поединок...
-
-
30.08.2012 в 14:06я бы тогда написала, что парень просто не стал дожидаться, пока братья девушки свернут ему шею. Какой уж там поединок... - ммм, хорошая идея. Я подумаю, как можно убрать ляпы, спасибо!
-
-
30.08.2012 в 14:06я бы тогда написала, что парень просто не стал дожидаться, пока братья девушки свернут ему шею. Какой уж там поединок... - ммм, хорошая идея. Я подумаю, как можно убрать ляпы, спасибо!
-
-
30.08.2012 в 14:25-
-
30.08.2012 в 14:36