SHBF: "Альтернарративы" (заявка №2)

[Nyctalus]

Это цикл историй, представляющих собой альтернативные описания рейхенбахских событий. Истории не связаны между собой.
Упоминаются гомо-, гетеро- и асексуальные отношения, физическое и сексуальное насилие, смерти персонажей, в некоторых историях возможен анхэппи-энд.

Название: Альтернарративы
Автор: Nyctalus
Муза: Завулон
Беты: Comma (третья история), Resurrection (остальные истории). Автор настаивает, что все удачные находки принадлежат бетам, а все оставленные ляпы -- только ему самому.
Автор благодарен за поддержку, помощь и консультации Ferry, Sherlock, Silent guest, virago и Галине.
Жанр: angst, приключения, детектив
Рейтинг: PG-15
Написано по заявке №2: Хочу дженовый или слэшный фик, представляющий собой альтернативную версию событий на Рейхенбахе. Рейтинг/пейринг не имеют значения. Главное условие: под конец история должна "вырулить" в рамки канона - т.е. через три года Холмс должен вернуться к Уотсону, а Мориарти - исчезнуть.

Пока выкладываю первые три истории, по мере вычитки бетами буду добавлять остальные.

История первая. Опустевший дом
История вторая. Алиби
История третья. Каденция

Эпиграф к циклу:

Тpи года он скитался по Пеpсии, Тибету и Фpанции, пеpеписываясь только с одним человеком, своим бpатом Майкpофтом, так чтобы Себастьян считал его умеpшим. Хотя, как явствует из его же собственного pассказа, Моpан знал, не мог не знать, что он спасся!
Все это, увеpяет Уотсон, поведал ему Шеpлок Холмс. Hо это же пpосто вздоp, нелепица, котоpой не повеpит даже деpевенский дуpачок. Hевозможно пpедположить, чтобы Холмс мог когда-нибудь помыслить о том, чтобы обмануть человека, находящегося в здpавом уме, такого pода объяснениями. Hевозможно повеpить, что он мог пpедложить подобное объяснение, оскоpбительное для его интеллекта, даже кpуглому идиоту. Я утвеpждаю, что он никогда этого и не делал.

Рекс Стаут

запись создана: 06.01.2009 в 02:34

@темы: Sherlock Holmes Birthday Fest, Фанфики

Comments

Nyctalus
Ну, мне реально жалко времени на написание действительно качественного фанфикшена. Лучше сразу за оридж приниматься. Что не мешает мне получать удовольствие от чужих усилий на поприще фанфикшена.

[Nyctalus]

Jacquiline
А мне не жалко. Я не считаю, что пишу хорошо, так какая разница, на каких кошках тренироваться? На фиках ли, на ориджах ли...

Nyctalus
Ну, я вижу принципиальнейшую разницу: свое писать или чужое обыгрывать.

[Nyctalus]

Jacquiline
Не всегда. ))
Ладно, давай сворачивать оффтоп, что ли?

Nyctalus
Угу.

[Barbuzuka]

Раньше, чем он успел закончить движение, я спустил курок, не вынимая револьвера из кармана.
Так что вопрос был в том, куда девать улику. ))

вот я балда! теперь всё понятно не подумала, что пистолет лежал в сюртуке, тормоз я

[Erno]

Вообще-то это перепевка Дойля, встречи Холмса с Мориарти

 Nyctalus,

Кстати

А что-то в этом есть: Мориарти стоит над водопадом с портсигаром в руке и высокомерно курит, выдыхая дым в лицо загибающемуся от яда Уотсону...

[Nyctalus]

Barbuzuka

Я сперва написала красивый жест, а потом пришлось сглаживать последствия.

Erno
Но это была бы уже совсем другая история...

У меня дежурный вопрос. Когда ждать продолжения банкета?)))

[Nyctalus]

Jacquiline
А у меня дежурный ответ: когда доредактирую. ))) До конца недели, надеюсь, будет. )))
Спасибо за вопрос, ага.

Nyctalus
Пожалуйста. Я его явно не в последний раз задаю.
Спасибо за ответ.

[Nyctalus]

Jacquiline
Вот и поговорили. ))

[Barbuzuka]

хорош флудить, давай-те уж продолжение! а то вижу, в дискуссиях 4 новых коммента, радуюсь, бегу, а тут любезности какие-то

[Nyctalus]

Barbuzuka

а тут любезности какие-то

Что поделать, викторианский стиль, неспешные любезности, всё такое...

[Nyctalus]

История третья. Каденция

Мои заметки об этом деле тягостны, ибо смерть увязалась в ту пору за мной и Шерлоком Холмсом, как голодная бродячая собака, и неполны, поскольку не все это время я был рядом с моим другом. В конце апреля 1891 года в силу известных обстоятельств, связанных с арестом членов крупнейшей лондонской преступной организации, мы уехали на континент. У нашего путешествия не было определенной цели, и мы могли позволить себе долгие прогулки берегами стремительных рек и живописных озер с ледниковой водой, уют затерянных в горах деревушек и величественную красоту скалистых ущелий ― одним словом, все то, чем так славятся швейцарские Альпы. Третьего мая мы пришли в местечко Мейринген и остановились в гостинице «Англия», которую в то время содержал Петер Штайлер-старший. На следующий день, во второй половине, мы по его совету отправились вдвоем в горы с намерением провести ночь в деревушке Розенлау. Хозяин особенно рекомендовал нам осмотреть Рейхенбахский водопад, который находится примерно на половине подъема, но несколько в стороне.
Это поистине страшное и восхитительное зрелище, единение высоты и бездны, воды и скал, течения и ветра. Мы стояли у края, глядя в пропасть, где блестела вода, разбивавшаяся далеко внизу о черные камни, и слушали доносившееся из бездны бормотание, похожее на человеческие голоса.
Тропа, по которой мы поднялись, проложена полукругом, чтобы дать туристам возможность осмотреть водопад, но она кончается обрывом, и путнику приходится возвращаться той же дорогой, какой он пришел. Мы как раз повернули, собираясь уходить, как вдруг увидели мальчика-швейцарца, бежавшего нам навстречу с письмом в руке. На конверте стоял штамп гостиницы, где мы остановились, и мое имя. Хозяин писал, что буквально через несколько минут после нашего ухода в гостиницу прибыла англичанка, находящаяся в последней стадии чахотки. Она провела зиму в Давосе, а теперь ехала к своим друзьям в Люцерн, но по дороге у нее внезапно пошла горлом кровь. По-видимому, ей осталось жить не более нескольких часов, но для нее было бы большим утешением видеть около себя доктора-англичанина, и если бы я пришел, то... и так далее, и так далее. В постскриптуме добряк Штайлер добавлял, что он и сам будет мне крайне обязан, если я соглашусь прийти, так как приезжая дама категорически отказывается от услуг врача-швейцарца, и что на нем лежит огромная ответственность.
Я не мог не откликнуться на этот призыв, не мог отказать в просьбе соотечественнице, умиравшей на чужбине. Но Холмс вовсе не был связан профессиональным долгом, и я не хотел прерывать его прогулку. Мы могли бы встретиться вечером уже в Розенлау. Однако тщетно я убеждал моего друга, что ему совершенно незачем сопровождать меня. Он ответил не сразу, нахмурившись, долго рассматривал письмо. Через руки Холмса проходило множество документов, поразительно, но он не забывал их и годы спустя.
― Память не изменяет мне, Ватсон, я видел этот почерк раньше в связи с каким-то из моих расследований. Это может быть ловушкой. Вам не стоит идти одному.
В конце концов я согласился, что вернуться вместе будет лучше. Ведь и самому Холмсу, оставшемуся в одиночестве в горах, могла грозить опасность. Я спешил и едва ли не бежал там, где позволяла тропа, опасаясь не застать пациентку в живых, если ее состояние так тяжело, как описывал его герр Штайлер. Примерно через час мы добрались до нашей гостиницы в Мейрингене. Старик Штайлер стоял на дороге.
― Ну что? ― спросил я, подбегая к нему. ― Надеюсь, ей не хуже?
― Нет-нет, все не так плохо, как казалось поначалу. Верно, вашу соотечественницу утомила дорога, но теперь ей лучше. Однако как вы узнали?
Я протянул письмо:
― Разве вы не писали этого?
На лице у него отразилось удивление, брови поползли вверх.
― Ну конечно нет! Она отказалась принять врача, я только напрасно побеспокоил доктора Хейма. Но что это? На конверте стоит штамп моей гостиницы?.. А, понимаю! Должно быть, письмо написал ее муж. Он был так рад, узнав, что вы остановились здесь…
Герр Штайлер еще продолжал свой рассказ, но мы с Холмсом уже поднимались в указанный им номер. На мой стук открыл смуглый усатый джентльмен с необычайно красивым, но утомленным и встревоженным лицом.
― Доктор Ватсон, я полагаю? ― спросил он. ― Добрый день, мистер Холмс! ― джентльмен этот определенно узнал моего друга, тогда как со мной знаком не был. ― Надеюсь, вы простите мне этот небольшой обман, джентльмены. Состояние моей жены серьезное, и она, несомненно, была бы рада видеть вас. Но я опасался, что вы откажетесь прийти, узнав ее имя.
― Мой долг и мое призвание ― помочь больному, кем бы он ни был! ― воскликнул я с негодованием. ― Скажите, верно ли я понимаю, что сейчас кровотечение остановилось и вашей жене лучше?
― Что касается меня, мистер Нортон, ― холодно произнес мой друг, ― то мне оскорбительно ваше предположение. Вы полагаете, я отказал бы в последнем утешении женщине только лишь на основании давнего мимолетного знакомства?
― Вы правы, мистер Холмс, ― смутился красавец. ― Не судите меня строго, я слишком расстроен, чтобы мыслить здраво. Будет лучше, если мы пойдем к ней, она совсем слаба.
Поначалу я подумал, что речь идет о давней клиентке Холмса или свидетельнице по одному из старых дел, которые Холмс вел до нашего с ним знакомства. Однако фамилия показалась мне знакомой. Я не обладаю удивительной памятью на имена, присущей моему другу, но это имя я узнал. Больная была не англичанка ― американка, некоторое время жившая в Англии. Из номера донесся короткий тихий кашель Ирэн Нортон, урожденной Адлер. Должно быть, она берегла легкие после недавнего кровотечения.
Мы втроем вошли в комнату. С первого взгляда мне стало ясно, что состояние больной безнадежное. Лишь слабый отсвет былой красоты играл на изможденном лице. Заострившиеся черты, анемичная бледность, затрудненное дыхание ― все это несомненно выдавало последнюю стадию смертельной болезни.
― Господа, уж не собрались ли вы меня хоронить? ― слабо улыбнулась миссис Нортон. ― Врач, адвокат… еще должен быть добрый старый пастор, ― она засмеялась бы, если б имела силы на смех.
Невольно я оглянулся на моего друга. Холмс смотрел на миссис Нортон и улыбался тепло и искренне, словно не стоял у постели умирающей. Слова застряли у меня в горле, ибо безжалостный и жестокий диагноз был мне совершенно ясен.
― Я так рад, что вы оказались поблизости, доктор, и вы, мистер Холмс! ― суетливой скороговоркой забормотал Нортон. ― Мы провели зиму в Давосе, там хороший климат, мы надеялись, Ирэн станет лучше. Теперь я должен вернуться в Англию, срочные дела в Лондоне никак нельзя более откладывать. Но я ведь не мог бы оставить Ирэн одну здесь, а долгая дорога слишком тяжела… но теперь, раз вы здесь, могу ли я просить…
― Конечно, Годфри, езжай. Я попрошу мистера Холмса, если это не расстроит его планы, сопровождать меня до Люцерна, а позже ты приедешь туда.
― Совершенно не расстроит, миссис Нортон, поскольку у меня нет определенных планов, ― ответил мой друг.
В этом не было особой необходимости, но еще несколько минут я проверял пульс и задавал обычные для такого случая вопросы о самочувствии. И мельком отмечал, с какой надеждой ожидает моего вердикта Нортон, как мой друг не отводит глаз от миссис Нортон и ее ответный взгляд. После, попросив мужчин удалиться, бесцельно выстукивал легкие. В конце концов я вышел в коридор, сославшись на необходимость найти плессиметр (которым я, по правде, никогда не пользовался и которого, конечно, не возил с собой). Должно быть, я стоял некоторое время, прислонившись к стене и закрыв глаза. Много раз отмечал я удивительную стойкость, какую проявляют женщины в болезни и на пороге смерти. Смирение и мужество, с каким они принимают неутешительный прогноз, нередко поражали меня. Мужчины же, выслушав врача, куда чаще теряют присутствие духа. Должно быть, мне тоже недоставало мужества: я не находил нужных слов. Как мог я обмануть ожидания и надежды несчастного мужа? Как мог отнять у моего друга радость встречи с единственной женщиной, которая была ему дорога?

[Nyctalus]

― Вы никому здесь не сделаете открытия, милый Ватсон. ― Холмс стоял рядом и раскуривал трубку лишь немногим более аккуратно, чем обычно. ― Сколько ей осталось?
― Симптомы совершенно очевидны, должно быть, даже вы видите их.
― Я не настолько хорошо знаю медицину, мой друг. Но, смею надеяться, я знаю характер этой женщины. Полагаю, у нее нет и никогда не было никаких друзей в Люцерне, это всего лишь предлог.
― Но для чего?! Разве не долг ее мужа быть рядом?
Холмс покачал головой.
― Она умирает. Такая женщина, как Ирэн Адлер, не захочет, чтобы ее сопровождал тот, кого она любит, ― это было сказано с такой грустью, что я на миг усомнился в холодности моего друга. Быть может, я ошибался, считая Холмса чуждым романтических страстей.
― Кого же она хотела бы видеть рядом? Того, кто ее…
― Уважает, Ватсон. Эта женщина заслуживает уважения.
― Но, Холмс, вы рискуете. Исследования доказывают, что чахотка заразна.
― Не более, чем тропическая лихорадка в лондонском порту, где мне приходится не так уж редко бывать, ― как обычно, мой друг не слишком заботился о своем здоровье.
― Разумеется, мне следует поехать с вами. Присутствие врача позволит вам чувствовать себя спокойней.
― Вы нужнее в Лондоне пациентам, у которых еще есть надежда. Вы не ответили на мой вопрос, Ватсон.
Что за чувство ни связывало бы Холмса с миссис Нортон, я понял по этим его словам, что мой друг хотел бы избежать постороннего присутствия в эту короткую и, несомненно, последнюю их встречу.
― Я не мог наблюдать течение болезни, ― ответил я, ― и не знаю скорости, с которой она прогрессирует. Но речь идет о днях. Быть может ― о неделях. Мне придется поставить в известность ее мужа.
― Его можно подозревать в малодушии, но не в глупости, Ватсон. Он хотел бы запомнить ее живой и именно потому так спешит покинуть. Поезжайте вместе с ним, мой друг. Я вполне смогу сам выполнить все ваши рекомендации и позаботиться об этой женщине.
― Но разве вам не понадобился бы помощник на случай непредвиденных обстоятельств? ― спросил я, памятуя, что история, из-за которой нам пришлось покинуть Лондон, еще не завершена.
― Вы правы, мой друг, думаю, мне действительно потребуется ваша помощь, ― в задумчивости произнес Холмс. ― Редактор «Журналь де Женев» ― мой давний знакомый. Полагаю, он не откажет мне в небольшой услуге и опубликует заметку о, скажем, несчастном случае, произошедшем со мной в Альпах. Это объяснило бы мое долгое отсутствие. Ватсон, если подобное известие дойдет до Англии, я прошу вас не опровергать его хотя бы в течение некоторого времени.
― А ваши свидетельские показания?
― Я оставил все доказательства в столе: синий конверт в ящике под литерой «М». В случае необходимости передайте его инспектору Петерсону. Об остальном позаботится Майкрофт.
На этом мои записи обрываются. Мы с мистером Нортоном пробыли в Мейрингене еще два дня, пока я не счел состояние больной удовлетворительным, и тронулись в путь. Я видел, что миссис Нортон, вероятно, мирилась бы с моим присутствием и врачебным наблюдением, но не желала этого. Что же до моего мнения, то ей сейчас нужней были друг и сиделка, чем самые искусные врачи. И все же никогда не оставил бы я моего друга, если б истинное положение дел не было скрыто от меня.
Теперь же я могу судить о произошедших после моего отъезда событиях только по письму Холмса, полученному мной в первых числах июня 1891 года. Вот что он писал:

«Дорогой друг!
Должен извиниться перед вами за свое молчание, вероятно, обеспокоившее вас. Уверяю, теперь уже нет никаких причин для волнений, однако не ждите моего скорого возвращения в Лондон. Мне понадобится некоторое время, чтобы вернуть душевный покой, без которого совершенно невозможна моя работа.
Быть может, вам было бы любопытно узнать, как я провел последние две недели, однако мой рассказ об этом будет краток. Я не обладаю вашими литературными талантами, мой друг, и тем более не стал бы упражняться в изящной словесности в этом случае. Итак, седьмого мая мы с миссис Нортон покинули Мейринген и двинулись в Люцерн. Самочувствие ее, как вы сами понимаете, оставляло желать лучшего, и я прикладывал все усилия, чтобы облегчить дорогу. Но не только состояние миссис Нортон тревожило меня.
Здесь я должен сделать отступление и снова извиниться перед вами, дорогой друг. Вы, верно, помните, что я не раз просил вас вернуться в Лондон. У просьбы этой была веская причина: как стало мне известно, Скотланд-Ярд арестовал лишь часть членов преступной организации, возглавляемой Мориарти. Сам профессор и несколько его ближайших сообщников сумели скрыться. Зная этих людей, я опасался, что теперь они устроят на меня настоящую охоту, ведь терять им уже нечего, а месть сладка, когда в жизни не остается ничего другого. Простите, мой друг, что не сказал вам: это была вынужденная мера. Узнав о грозящей мне опасности, вы никогда бы не согласились оставить меня и тем самым рисковали бы и своей жизнью, и благополучием вашей очаровательной супруги. Но на протяжении тех двух недель, что мы с вами провели в Альпах, я не замечал никакой слежки, и это несколько успокаивало меня. И все же я вздохнул с облегчением, когда вы отправились в Лондон.
Однако в Люцерне я отметил довольно неумелое наблюдение за нашим с миссис Нортон экипажем. Пока что я имел дело с пешками, но и более сильные фигуры, несомненно, не замедлили бы появиться. Некролога в «Журналь де Женев» оказалось недостаточно, чтобы сбить этих людей со следа. Вы можете представить себе сложность ситуации, в которой я оказался! На моем попечении была умирающая женщина, и я не мог допустить никакого риска в ее последние дни. Оставалось надеяться, что Мориарти, склонный к эффектным жестам, не станет стрелять в меня из-за угла или подсыпать яд в нашу с миссис Нортон пищу, а предпримет попытку свести со мной счеты в личном поединке.
Мы остановились в отеле на берегу Рейсса, близ Часовенного моста. В течение нескольких дней я почти не отлучался из отеля, лишь спускался под вечер за свежими газетами; большую же часть времени я проводил рядом с миссис Нортон, в ее номере. Моя спутница была слишком слаба для прогулок и покидала комнату лишь для того, чтобы пообедать. Однако со временем даже это стало ей затруднительно. Голос ее от болезни приобрел хрипотцу, и это придавало ее редким словам печальное очарование. Разговоры быстро утомляли миссис Нортон, а я, как вы знаете, немногословен. По просьбе миссис Нортон я придвинул кресло в ее номере ближе к окну, которое каждое утро распахивал настежь. Миссис Нортон подолгу смотрела на реку или сидела молча, закрыв глаза, и порой даже я не мог определить, дремлет она или нет.
«Теперь стоит такая погода, что даже жаль умирать, ― как-то сказала она совершенно обыденно. ― Впрочем, было бы куда хуже, если б напоследок мне достались слякоть или вьюга».
День ото дня она угасала. Резче становились тени под глазами, острее черты лица, слабее пальцы на подлокотниках кресла. Не удивляйтесь, мой друг, что я так хорошо запомнил все это: ведь больше мне не на что было смотреть в течение целой недели. Миссис Нортон оставила мне распоряжения в отношении ее похорон, чтобы избавить меня от сомнений и неопределенности в этом вопросе.
Артистичность, если она в крови, проявляется во всем. У миссис Нортон очень тонкое восприятие, она скоро заметила мою тревогу. Тщетны были мои заверения, что взволнован я лишь ее болезнью.
«Полно, мистер Холмс, ― отвечала она. ― Не стоит говорить вслух того, во что мы оба не верим. Моя судьба ― дело решенное и вряд ли стала бы вас волновать».
Вынужден признать, она была права: близость смерти этой женщины вызывала во мне скорее грусть, чем страх.
«Чахотка, подумать только! Никогда не пела Виолетту, партия мне не по голосу. Неужто придется сыграть в жизни?» ― похоже, эта мысль в самом деле забавляла ее. Бестактно с моей стороны было бы продолжать аналогию и спрашивать, кому достанется роль Альфреда, слишком поздно осознавшего свою ошибку.
В субботу, шестнадцатого мая, сбылись мои прогнозы. Около полудня мне доложили о посетителе. Профессор Мориарти любезно согласился перенести разговор в кафе, разместившееся на террасе отеля, где я мог чувствовать себя более свободно.
«Вы знаете, чего я хочу», ― сказал он мне, едва гарсон принял заказ.
«Полагаю, вы знаете, в чем задержка, ― ответил я. ― Я не прошу вашего понимания, но обращаюсь к вам как к джентльмену».
«Значит, следующий день после похорон?»
«Да, я буду к вашим услугам».
«Полагаю, вы не станете прятаться, Холмс, но хочу предупредить: это не имеет смысла. Я не отпущу вас дальше, чем на шаг».
Профессор резко встал из-за стола и вышел, оставив меня одного.

[Nyctalus]

Слово свое он сдержал гораздо более явным образом, чем я ожидал: с тех пор не проходило и дня, чтобы мельком не заметил я высокой сутулой фигуры, прогуливающейся поблизости. Должен сказать, что профессор исполнил мою просьбу и ничем не побеспокоил миссис Нортон. Его появления были мимолетны и предназначались только для моих глаз. Думаю, он имел свои резоны вести себя подобным образом: уставший от напряженного ожидания, я оказался бы гораздо менее опасным противником.
Мы оба, Мориарти и я, понимали: похороны миссис Нортон подведут черту. В моей жизни, дорогой друг, не так уж много привязанностей, а в жизни профессора их и того меньше. Нам обоим будет нечего терять. Это правда, что профессор охотно отдал бы свою жизнь, лишь бы отомстить мне. Но и я без раздумий заплатил бы за его смерть высокую цену.
В среду я спустился как обычно за газетами, а когда вернулся, застал миссис Нортон одетой для выхода. На ней было открытое платье, серебряная цепочка с небольшим медальоном подчеркивала изящество шеи. Горничная перебирала вещи в чемоданах.
«Вам не стоит вставать лишний раз», ― сказал я с беспокойством.
«Пустое, мистер Холмс, я хорошо чувствую себя сегодня, и мне надоело обедать в номере».
«Это неразумно».
«Будет досадно, если, побывав в Люцерне, я так и не отведаю знаменитой местной сдобы».
Вы знаете, мой друг, я сторонюсь женщин. Они вносят в жизнь слишком большую сумятицу. Неожиданные и нелогичные поступки приводят меня в раздражение. Но я сдержал свои эмоции. Мы спустились в то самое кафе на террасе. Погода стояла теплая, воздух был пропитан густым ароматом кофе и выпечки, но миссис Нортон знобило, и она попросила принести ей глинтвейн. В тот день она выглядела много лучше, чем накануне, и все же я опасался, что ее внезапная активность ― всего лишь недолгое облегчение, какое случается у чахоточных больных перед смертью. Финальная сцена «Травиаты» стояла у меня перед глазами.
Мы заказали кофе и сдобу, что-то вроде грушевого штруделя, и ждали гарсона. Миссис Нортон смотрела по сторонам с беспокойством, словно кого-то ждала. Я невольно обернулся к двери. К нашему столику медленным, почти крадущимся шагом двигался профессор Мориарти. Губы у него были плотно сжаты, жилки на висках нервно пульсировали. Я не успел отозвать профессора в сторону, миссис Нортон заметила его приближение.
«Вы переменили планы, Холмс?» ― спросил Мориарти резким тоном, нависая надо мной.
«Не имел такого намерения. В отличие от вас».
«Не стоит играть с судьбой, Холмс. Она может и не дать вам гандикапа».
Мориарти по-прежнему возвышался над нашим столиком. Разговор был напряженный, что не могло ускользнуть от внимания миссис Нортон. Желая исправить ситуацию и уберечь свою спутницу от волнений, я представил Мориарти как своего давнего приятеля по колледжу.
«О, профессор, ― воскликнула миссис Нортон с большой теплотой. ― Мистер Холмс говорил, у него был близкий друг в колледже. Вы непременно должны остаться с нами, я хочу узнать вас ближе и не приму отказа!»
Она оживилась, так что даже румянец пятнами проступил на ее щеках. В тот момент мне было грустно понимать, что все мои старания не могли обеспечить ей одного, к чему она привыкла и чего теперь страстно желала: благодарного зрителя. Я не оправдал ее надежд, и, едва почувствовав себя лучше, она принялась испытывать свои чары на моем фальшивом приятеле.
Мы с профессором напряженно переглядывались, и нам не было нужды говорить. Он оказался втянут в неловкую ситуацию и раздосадован этим. Я был настороже и готов в любую минуту дать отпор, если он вздумал бы нарушить свое обещание и потревожить мою спутницу. Принесли кофе и пышную, окутанную запахом сушеных фруктов и пряностей сдобу. Потянувшись за кусочком, миссис Нортон слишком резко взмахнула рукой и опрокинула мою чашку. Движение это было, несомненно, нарочным: вы знаете, мой друг, насколько распространена эта уловка с пролитым на одежду питьем, когда требуется удалить кого-то из собеседников на время. Как, впрочем, нарочной, хоть и отлично разыгранной, была вся эта сцена в кафе. Миссис Нортон желала встречи с Мориарти и обставила все как нельзя лучше. Я имел возможность в очередной раз убедиться, что мои умственные способности заметно снижаются в присутствии этой женщины.
Когда я вернулся из туалетной комнаты, скатерть уже переменили. Миссис Нортон и профессор, как видно, не стали меня дождаться: на столе остались лишь пустые чашки и поднос с крошками и крупинками сахарной пудры. Мориарти был молчалив и мрачен, миссис Нортон дышала с запинкой, но от беспокойства на ее лице не осталось и следа. Должно быть, так смотрела Виолетта, когда… Неприятная мысль заставила меня на миг замереть. Я желал объяснений и собирался потребовать их в номере.
Я говорил вам, мой друг, что женские эмоции ― неверная почва для анализа: неровно положенная пудра может вызывать у дамы чувства более сильные, чем кровавое убийство. Но в тот день я убедился в своей потрясающей наивности и глупости. Мы вышли из кафе, моя спутница проводила взглядом Мориарти и упала бы от слабости, если бы не моя рука. Я отнес миссис Нортон в номер. Состояние этой женщины, столь весёлой и оживленной всего четверть часа назад, было много хуже, чем в день нашей встречи в Мейрингене. Я невольно поразился тому, что даже искусный грим теперь не скрывал ни мертвенной бледности, ни крайнего изнеможения на ее лице.
«Что недостойно джентльмена, позволительно умирающей актрисе», ― прошептала она едва слышно.
«Что вы хотите этим сказать?»
«Каденция в вашу честь, мистер Холмс», ― эти слова и слабая улыбка были последними. Миссис Нортон впала в забытье, в середине ночи же у нее снова открылось кровотечение ― на этот раз смертельное.
После смерти миссис Нортон я телеграфировал ее мужу, но и сам вынужден был остаться в Люцерне еще на некоторое время, чтобы уладить формальности. Только за день до ее похорон мои предположения подтвердились: профессор Мориарти слег от тяжелой болезни. И, хотя в его смерти не будет моей вины, я чувствую несправедливость судьбы, все же подарившей мне гандикап в этой игре.
Сегодня я покидаю Швейцарию и планирую провести некоторое время в Италии. Мне не хотелось бы быть привлеченным к расследованию неожиданной и мучительной смерти профессора, потому в ближайшие две недели я постараюсь покинуть Европу. Вы можете написать мне во Флоренцию, я заберу ожидающие меня там письма.
Зная, что вы собирались публиковать повествование о давнем скандале в Богемии, я прошу вас отдать должное Ирэн Адлер, но скрыть историю нашей последней встречи с ней. Я не хочу тревожить память этой женщины.
Искренне ваш, Ш.Х.»

[Nyctalus]

Мой рассказ «Скандал в Богемии» вышел уже в июле, и я немногое успел поправить в нем. Боюсь, мне так и не удалось показать истинную природу чувств, которые мой друг испытывал к Ирэн Адлер. Это не были ревность или досада, Холмс всегда считал себя выше подобного, но был далек он и от восторга или страсти. Весь мой литературный опыт не позволяет мне подобрать слова более удачного, чем употребил мой друг в Мейрингене: уважение. Полагаю, уважение ― самое сильное из приязненных чувств, на которые он способен, и чувство это стоит многих других.
В течение почти трех лет я не видел Холмса и не получал от него вестей. Лишь осенью 1893 года пришло второе письмо, где мой друг сообщал, что вернулся в Европу из долгого путешествия по Востоку и теперь планирует заняться химическими исследованиями во французских лабораториях. Я не мог судить его за столь долгое пренебрежение нашей дружбой, ибо понимал Холмса много лучше, чем мне бы того хотелось. В тот тяжелый для нас обоих год в начале зимы Мэри так и не смогла оправиться от пневмонии. Я склонен скорее к размеренной и спокойной жизни, но тогда взвалил на себя столько работы, что едва справлялся с нею. Холмс же, обыкновенно энергичный и деятельный, на долгие месяцы оставил свои привычные занятия. Полагаю, такая перемена в жизни позволила нам обоим легче пережить наши потери.
Никогда прежде я не лукавил в своих заметках о моем замечательном друге. Все, что я писал о его расследованиях, ― чистейшая, ни единым словом не приукрашенная правда. Но когда потребовалось пресечь кривотолки в отношении внезапного исчезновения Холмса, вызванные публикацией писем полковника Мориарти, брата покойного, я не колеблясь поведал читателям историю о мнимой гибели моего друга. Холмс выражал такое желание в своем письме, но лишь поступок полковника побудил меня к решительным действиям. У меня не было никаких сомнений, что профессор Мориарти приезжал в Люцерн инкогнито, и я был свободен в описании событий, повлекших его смерть. Величественный водопад, потрясший наше с Холмсом воображение, представлялся мне хорошей декорацией, а гибель в поединке с сильным соперником ― участью более достойной гениального преступника, нежели его истинная судьба.
В своем письме Холмс намекал, что ему удалось не только восстановить всю последовательность событий трехлетней давности, но и проанализировать химический состав яда, использованного Ирэн Адлер. Однако только весной 1894 года, когда Холмс вернулся в Лондон, я узнал подробности этой истории.
Я был взволнован и растроган нашей встречей. Но едва эти чувства немного улеглись, я засыпал его вопросами.
― Пожалуй, мне следует начать свой рассказ опять с той самой операции Скотланд-Ярда, ― ответил Холмс. ― Увы, она не была столь успешной, как я надеялся. Я дал в руки полиции все нити, но сплести прочную сеть они так и не сумели. Я знал, что Мориарти не единственный, кто искал моей смерти. Оставались по меньшей мере еще три его сообщника. Гибель главаря могла только разжечь в их сердцах жажду мести. Все они были чрезвычайно опасны. Кому-нибудь из них непременно удалось бы через некоторое время прикончить меня или же, выяснив истинные причины смерти Мориарти, подтасовать улики, чтобы обвинить меня по люцернскому делу. А если эти люди будут думать, что меня уже нет в живых, они начнут действовать более открыто, легче выдадут себя, и, рано или поздно, мне удастся их уничтожить.
Я следил за ситуацией в Лондоне и, узнав, что в городе остался лишь один из моих заклятых врагов, уже был готов вернуться, однако прежде хотел провести некоторые исследования, не привлекая лишнего внимания. Несколько месяцев я провел на юге Франции, в Монпелье, и успешно закончил свои опыты. Известие о нашумевшем убийстве на Парк-лейн заставило меня поторопиться с отъездом. Эта загадка заинтересовала меня не только сама по себе, но и потому, что ее раскрытие, по-видимому, могло помочь мне осуществить кое-какие личные планы. Иными словами, при успешном исходе дела я мог бы спокойно перевернуть страницу люцернской истории с профессором.
― Но вы так и не рассказали мне всего! ― воскликнул я. Интерес моего друга к криминальной хронике был хорошим знаком, свидетельствующим о том, что к нему вернулось душевное равновесие.
― Я описал в письме почти все произошедшее, не хватает лишь нескольких деталей, которые мне удалось установить после смерти миссис Нортон. Я вынужден был отнестись к этой ситуации как к обычному расследованию и изучить все имеющиеся факты и улики. Я снял с шеи миссис Нортон медальон, вспомнив, что обычно она не носила его. Внутри не было портрета, оставались лишь частицы белого порошка без запаха. Гравировка гласила, что медальон этот ― подарок некоего Г.Ш. из Дерпта. Позже мистер Нортон подтвердил мою догадку о том, что его покойная жена познакомилась с молодым Германом Штильмарком во время свадебного путешествия по Европе. Очевидно, безнадежно влюбленный молодой человек подарил миссис Нортон самое дорогое, что у него было. Вы, дорогой Ватсон, верно, знаете, что этот талантливый ученый тогда только представил свою работу о рицине.
― Яде, содержащемся в касторовых бобах?
― Именно. Доктор Штильмарк описал свойства этого опасного вещества, противоядия против которого не существует. Как подтвердил проведенный мною позже анализ, именно следы рицина остались внутри медальона. Теперь восстановить цепь событий не представляет особого труда. Миссис Нортон, разумеется, не поверила отговоркам и стала сама искать причину моего беспокойства. Несложно понять, что такое мое состояние может вызвать близость серьезного противника, отсутствие же активных действий с обеих сторон объясняется перемирием, заключенным на время жизни самой миссис Нортон. Оставалось узнать врага в лицо. Почувствовав ухудшение своего состояния и предполагая скорую свою смерть, она решилась на отчаянный шаг. Горничная, несомненно, была подкуплена Мориарти и сообщала обо всем, что происходило в наших с миссис Нортон номерах. Моя спутница велела уложить ее вещи как для отъезда и тем самым спровоцировала Мориарти. После, удалив меня из-за стола нехитрым, но действенным способом, подсыпала яд ― это не так уж сложно в суматохе перемены скатерти. Яд этот ― белый сладковатый порошок, совсем как сахарная пудра. Я был слеп, Ватсон, и не замечал очевидного! Мы с профессором оба были слепы!
― Но как Мориарти мог попасться на такую уловку? Холмс, вы утверждали, что профессор обладает столь же совершенным интеллектом, как и вы сами! Как мог он не заметить манипуляций с чашками или кусками сдобы?
― Просто, милый Ватсон, ― Холмс грустно посмотрел на меня, и я почти догадался, что он сейчас скажет: ― Миссис Нортон ела отравленную сдобу вместе с ним, чтобы не дать повода для подозрений. Рицин действует не мгновенно, а лишь через несколько часов. Она рассчитывала, что проживет меньше этого срока.
Мы молчали некоторое время, потом Холмс вдруг улыбнулся и добавил с восхищением и искренней теплотой:
― Знаете, Ватсон, хотел бы и я перед смертью быть способен на такое. Удивительная женщина!
После ареста последнего сообщника Мориарти, полковника Морана, мой друг редко упоминал имя Ирэн Адлер. Но я заметил, что он, обыкновенно недолюбливавший итальянскую музыку, порой тихо, едва касаясь смычком струн, подбирает что-то из Верди. Дуэт Виолетты и Альфреда, если не ошибаюсь.

Конец

Блин!!! Какая женщина!!!
Nyctalus Ты супер! Я в бешеном восторге! Спасибо!!!

[Nyctalus]

Мильва
Разве могла Холмсу понравиться обыкновенная женщина?
Я страшно рада, если тебе понравилось!

Восхитительно!

Nyctalus

[Barbuzuka]

вначале хотела постебаться немного - цитаток надергала, но конец рассказа не позволяет этого делать...
Nyctalus, ну у тебя и фантазия!!!
Спасибо за рассказ! Еще одна прекрасная и совершенно непохожая на что-то другое версия. Молодец!

[Nyctalus]

Мне очень жаль, я склеротик.
На химические вопросы к этому фику отвечала Jess_nata, о чём я забыла вовремя упомянуть.

Jacquiline


virago
*судорожно вспоминая* Кажется, здесь у тебя не очень много претензий было? Впрочем, ту статью про экспертизу отравлений рицином мне не забыть. О да, это было нечто.

Barbuzuka
Спасибо!
Я бы написала просто ангст со смертью персонажа, но у меня была очень вредная муза, которая всю дорогу приговаривала: "У тебя в фиках сюжетная дыра!" -- "Какая? Где?" -- "Где -- это вам, слэшерам, виднее, а вот какая... та самая, в которую у Холмса мозги утекли. Где у тебя детектив, почему одни сопли?!"

А и выдала бы собранное. Над чем стебаться-то собиралась?

[Barbuzuka]

А и выдала бы собранное. Над чем стебаться-то собиралась?

ну ты ж знаешь, как я Ирэн Адлер люблю?

я по ходу чтения кое-чего выбрала, накатала злобных и местами пошлых комментов в ее адрес, но дочитав до конца, всё стерла - она, блин, хорошей оказалась, и даж жалко ее стало

Но если интересно, несколько кусочков отмечу, что задело, но уважительно промолчу, ладно?

В течение нескольких дней я почти не отлучался из отеля, лишь спускался под вечер за свежими газетами; большую же часть времени я проводил рядом с миссис Нортон, в ее номере.

ну, сама понимаешь, чего к этому было написано)))

Мы оба, Мориарти и я, понимали: похороны миссис Нортон подведут черту. В моей жизни, дорогой друг, не так уж много привязанностей, а в жизни профессора их и того меньше. Нам обоим будет нечего терять.

тут, опустив остальное, всё же, хочется воскликнуть: "А как же Ватсон??? ведь он то лучше, чем Ирэн! как это нечего терять?" - единственный его недостаток только в том, что он далеко

Я отнес миссис Нортон в номер.

ых!

[Nyctalus]

Barbuzuka

ну ты ж знаешь, как я Ирэн Адлер люблю?

Не-а, не знаю.
По моему личному мнению, её главный недостаток -- то, что она сошлась с каким-то королём, а потом с адвокатом, а не с Холмсом.

накатала злобных и местами пошлых комментов в ее адрес

Блин, мне ж теперь интересно.

ну, сама понимаешь, чего к этому было написано)))

*почувствовала себя очень тупой* Не, не понимаю.

А как же Ватсон??? ведь он то лучше, чем Ирэн!

Ну... это смотря к какому месту его прикладывать. ))) Ватсона. )))
Но он-то как раз упомянут:

В моей жизни, дорогой друг, не так уж много привязанностей

. Вот это "не так уж много" и есть Ватсон.

Я отнес миссис Нортон в номер. ых!

Ну не за ногу же её было тащить!

[Barbuzuka]

Вот это "не так уж много" и есть Ватсон.

ага, которого не жалко потерять: тем же есть "Нам обоим будет нечего терять". или от постоянного проведения времени в ее номере у Холмса вообще всё повылетало из головы и он вспомнил о нем, тока когда писал письмо? ох, не хочу даж щас думать о том, чем они там занимались целыми днями - ведь чем-то ж надо было заниматься? ))) и чо она так от него пропёрлась, что даже отравленную булку съела ради него.

[Nyctalus]

Barbuzuka

чем они там занимались целыми днями

В последней стадии чахотки и с угрозой повторного кровотечения? Полагаю, большую часть времени она просто спала. А он читал газеты. Я склоняюсь к реализму. )))

и чо она так от него пропёрлась

Ну ведь мы с тобой пропёрлись? А она что, не женщина?

[Barbuzuka]

А она что, не женщина?

вот я о чем и говорю!!! во-первых, женщина, во-вторых, проперевшаяся от Холмса, ну, и что что она в последней стадии чахотки... тут опять смотри пункт один и пункт два.
Остается тока надеятся на то, что Холмс гей и любит Ватсона...

ой, прости, пожалуйста, я не хотела тут опять всё испортить

[Nyctalus]

Barbuzuka

во-первых, женщина, во-вторых, проперевшаяся от Холмса

Короче говоря, наш человек!

тут опять смотри пункт один и пункт два

Я как-то подзапуталась уже в пунктах...

Остается тока надеятся на то, что Холмс гей и любит Ватсона...

Ну... это логично, да: если Ирэн -- наш человек, то слэш она любит, возражать не станет...